Вечера в древности - читать онлайн книгу. Автор: Норман Мейлер cтр.№ 110

Я бы поразился силе духа того чернокожего, вынесшего ужасную боль, и даже любви к Амону, заставившей моего Фараона искать такую боль, но в этот момент обломанное перо выпало из украшения на голове Мут Благой и слетело к моим ногам. Когда я поднял его, перо было тяжелым от крови и гари сражения, и я мог передвигать его в своей руке как нож, я ощущал его вес. Мне хватило ума поцеловать его. И как только я это сделал, ужасный жар перешел с губ моего Фараона на мои губы, и вот теперь и мне пришлось сражаться с белыми вздувшимися волдырями на губах.

Позволено ли мне будет рассказать Тебе об окончании этого дня? Ты помнишь, наша битва началась под хмурыми и нависшими над нами небесами. В этом мраке, столь непривычном для наших египетских глаз, всякий раз, когда мы останавливались, чтобы перевести дух, наши тела покрывал холодный пот, а наша жажда сжимала сухое горло таким же холодным отчаянием, каким было положение, в котором мы оказались. Теперь стало легче, и, когда хетты, пограбив друг друга, снова сомкнули ряды и пошли на нас, тогда и мы были уже сильнее. Войско Амона, бежавшее и оставившее нас, возвращалось оттуда, куда удрало, и между этими возвращавшимися воинами и хеттами происходило много стычек. Видя стремление этих потерянных для нас отрядов пробиться в наш квадрат и желая помочь им, наш Царь много раз выезжал из нашего укрепления с колесничими Придворной Стражи, окружавшими Его со всех сторон. Пять раз выезжали мы и испытывали исступление битвы, нос каждым разом оно становилось все меньше, так как мы поняли, что главным нашим преимуществом были луки. Наши стрелы летели дальше, поэтому нам уже не нужно было врезаться в их более тяжелые колесницы, но, внезапно останавливаясь, мы посылали столько стрел, сколько могли себе позволить, и подбирали те, что прилетали от них. В этих перестрелках хетты несли большие потери. Многие их лошади, пораженные нашими стрелами, обезумев, сеяли замешательство в рядах своих же колесниц, и часто тем приходилось отступать. Когда разворачивались эти события, облака разошлись и показалось солнце. К концу дня мы согрелись и почувствовали прилив сил. Именно тогда мой Фараон потерял всякое представление о том, насколько превосходящими были силы врага. Не сказав ни слова никому, кроме меня, точно опаленный жаром солнца, который Он наконец ощутил, и Своего обожженного рта, с вожжами, почти не касавшимися спин наших добрых коней, а Мут Благая и Победа-в-Фивах уже давно не были для меня лошадьми, но, если можно так выразиться, в тот день превратились в великанов в обличье лошадей, Он понесся галопом к самому большому скоплению хеттов и на такой скорости, что мы выскочили к тому месту, где они поставили палатки своих полководцев, и в этом месте, перед их рядами, вновь вдвоем со мной мой Царь приблизился к их флагам и знаменам. Мы оказались в самой гуще азиатских колесниц. Хер-Ра заревел на них с такой яростью, что, как мне показалось, каждый из врагов боялся натянуть свой лук из страха, что лев нападет именно на Его Высочество. Не знаю, отчего они не набросились на нас, но в этот миг на поле боя наступило затишье, как будто никто не мог сдвинуться с места, и даже Хер-Ра наконец замолчал.

„В этой великой битве Я — с Амоном, — сказал Рамсес Второй, — и когда все потеряно, да явит Он Меня им как две Свои мощные руки, которые есть Хор и Сет, соединенные для Его победы. Я — Повелитель Света", — и Он поднял Свой меч и держал над головой, пока солнце не заблестело на нем, а затем спрыгнул с колесницы и сделал десять шагов к хеттским военачальникам.

„Привяжи льва", — скомандовал Он мне, и Он ждал с мечом в руке, пока я не прикрутил ремни от ошейника Хер-Ра к нашей колеснице. Затем Он поднял указательный палец, показывая, что хочет сразиться с их лучшим воином.

От группы хеттских военачальников отделился Принц с ужасным лицом. Борода у него была редкой, один глаз плоский, как камень, а другой блестел. Он тоже спешился, и мне показалось, что в тот момент, когда мой Царь увидел его, сердце Его смутилось.

Они стали сражаться. Хетт держался стойко, и движения его были быстрее, чем у моего Прекрасного и Великого Бога. Если бы тот Принц так же владел своим клинком, как и мой Царь, все кончилось бы очень скоро, но Усермаатра атаковал с такой силой, что Его соперник отступал по кругу, уклоняясь от Его великой руки. И все же тот хетт отражал меч Солнца и сверху и снизу, а затем, получив такую возможность, нанес ответный удар. Вот на ноге моего Царя показалась кровь. Теперь Он хромал и двигался еще медленней, и Его взгляд не был ясен. Он дышал как конь. Я не верил своим глазам — меч хетта становился все более дерзким. Вскоре он перешел в наступление, и мой Повелитель стал отступать. Тяжесть всех долгих часов битвы печатью легла на его уста, а затем, закрываясь от удара Принца сверху, Рамсес сломал себе нос Своим же щитом. Я подумал, что Он пропал, и, вероятно, так бы оно и случилось, но окончание поединка было прервано. Потому что лев проявлял такое беспокойство, что мне пришлось обрезать удерживавшие его путы, чтобы он не набросился на лошадей.

Заметив несущегося на него зверя, хетт не стал терять времени и бросился к своим, а Усермаатра в изнеможении оперся на меч. Лев облизал Его лицо. Хетты издали звук, похожий на рев бегемота, и я был уверен, что сейчас они набросятся на нас. Тогда нам пришел бы конец. Похоже, Усермаатра был уже не в состоянии поднять меч, так что мы со львом остались бы одни. Но в этот момент пропела хеттская труба. Я услышал сигнал к отступлению. Теперь, к моему изумлению, они быстро отошли, бросив свою царскую палатку.

Я был уверен, что это ловушка. Мне казалось невероятным, чтобы они могли оставить нам такую добычу. Особенно в момент, когда сила была на их стороне. Но в следующее мгновение я понял, в чем дело. Войско Птаха наконец-то прибыло на поле боя. Сомкнутые ряды его колесниц стремительно приближались с юга. Поэтому теперь хетты ринулись к воротам Кадеша, чтобы опередить отряды Птаха, пока те не перерезали им путь к отступлению. Мы остались на поле одни.

Я думаю, что тогда моему Царю было видение. Ему открылись иные картины. Могу только сказать, что Он, шатаясь, побрел к оставленной палатке и вышел оттуда, держа в руках быка, отлитого из золота. Это был Бог тех азиатов; его большие крылья были сложены, а вместо бычьей морды у него было красивое человеческое лицо с длинной сирийской бородой. На голове этого Бога торчали заостренные, подобно рогам чудовища, уши, а головным убором служила крепость в форме башни. Я никогда не видал такого Бога. Теперь он кричал на каком-то грубом языке азиатов, изрыгая отвратительный поток причитаний, вероятно, он перечислял все еще более тяжкие бедствия, разрушения и гнев, которые должны пасть на бросившие Его войска. Честно сказать, это был самый устрашающий голос, какой я только слышал. Он говорил обожженными губами моего Фараона, и проклятья, подобно раскатам грома, гремели в горле Усермаатра, покуда Он не бросил Бога на землю. И, клянусь вам, тогда из уст Бога повалил чад, да, из золотого рта этого звероподобного быка пошел дым. Не знаю, как моего Фараона могли называть Могучим Быком Амона, однако перед нами был другой бык, и тоже Бог, с крыльями и бородой. Именно тогда я узнал лицо блудницы, тайной наложницы Царя Кадеша. В лице крылатого быка я увидел ее черты — прекрасное лицо женщины с бородой. И тут я понял, что в этих криках звучал голос Бога Муваталлу. Мы слышали, как Он страдает из-за того, что сражение проиграно. Возможно, именно на войне можно попасть в такое место, где радуга касается земли, и многое из того, что было сокрыто, оказывается довольно простым».