— Скотт так и не разговаривает со мной с того дня, — вздохнула она в один из октябрьских полдней, нанося слой яркого голубого лака. — Хотя я… абсолютно не против.
Прошло уже больше месяца со дня публичного представления в кафетерии. Меня мучили опасения, что наши разборки только обострили ситуацию, но после взвинченного потока сплетен, которые с еще большей силой обрушились на нас после публичной сцены, Скотт вдруг бросил это грязное дело, и слухи улеглись сами собой.
Я даже слышала, что он начал встречаться с девчонкой из другой школы.
В конце концов, я вновь начала «зависать» вне дома в послешкольное время вместе с Джеем и Вероникой. Хотя и предпочитала быть у кого-нибудь из этих двоих в гостях, чем идти в одно из заведений.
Если мне доводилось выходить в торговый центр или другое общественное место, я непременно попадала в диапазон наблюдения Шептунов. И меня сковывал страх за моих двух друзей. Духи могли заметить мою повышенную коммуникабельность с обычными людьми. И донести до нужных ушей.
Вероника аккуратно распространяла щедрый слой блестящего лака по моим ногтям.
— Расскажи мне, как это было, с Кайденом, — попросила она.
Я почувствовала возбуждение при мысли о нем, а потом мне стало грустно. Иногда желание быть с Кайденом настолько переполняло меня, что я могла думать о нем часами напролет.
Я рассказала Вероники о наших поцелуях и о том, как он дразнил меня, в своей только ему присущей манере.
Хотя… так много оставалось за кадром того, что я не могла ей объяснить.
— Ты все еще любишь его, верно? — Она не стала ждать моего ответа. — Как долго вы с ним не виделись?
— Около трех месяцев.
— Нам нужно найти тебе другого парня.
— Нет, со мной все в порядке. Я никого не хочу.
— Потому что ты до сих пор хочешь его. В этом вся проблема, — вздохнула Вероника.
Я на самом деле до сих пор его хотела.
— А как на счет тебя? — я попыталась перевести стрелки в ее сторону, как это часто бывало в случаях щекотливых разговоров с Джеем. Хотя мне и не слишком хотелось обсуждать сомнительного парня, с которым она сейчас встречалась.
— Думаю, он начинает потихоньку терять со мной терпение.
Она опустила глаза и принялась вновь красить свои ногти, хотя они и так уже выглядели идеально.
— Но вы ведь вместе всего несколько недель, — возразила я.
— Я знаю, но кажется, что дольше, потому что мы видимся каждый день и еще каждую ночь говорим по телефону, а вчера он сказал: «Не вижу в чем проблема. Ты ведь уже не девственница».
Она сымитировала его приглушенную скучающую интонацию.
Я вспомнила о романе Вероники с Майком Рэмзи, который поставил на уши всю школу в девятом классе, и мне еще больше захотелось как-то ее поддержать.
— Он не должен был говорить тебе подобное. ЭТО всё еще имеет большое значение, неважно — девственница ты или нет. Не делай что-либо из чувства вины.
— Я и не собиралась. Я имею в виду, он же не пытается воспользоваться мной или что-то типа того. Он любит меня.
Я пыталась сказать ей что, когда они впервые встретились, у меня появилось плохое предчувствие, но она, казалось, решила не замечать этого.
Сейчас он утверждал, что любит ее, хотя в его ауре не было даже капельки настоящих розовых эмоций.
Я изо всех сил старалась избегать упаднических интонаций, когда произнесла:
— Это только слова, Рони. Если он любит тебя, то подождет.
— Ага, кто бы говорил — сколько ты заставила ждать Кайдена?
Я стала тереть пятнышко от лака на большом пальце ноги.
— Мы никогда этим не занимались. Мы просто целовались и тому подобное.
— Серьезно? — она изумленно уставилась на меня, и я, забрав из ее рук лак, закрыла на нем крышку, чтобы, не дай Бог, жидкость не пролилась на белоснежный ковер.
— Так ты все еще девственница?
— Да. Вопреки всеобщему мнению.
Она подняла глаза и посмотрела на свою детскую коллекцию статуэток единорогов, стоявших на полке.
— Иногда мне жаль, что я уже не девственница. Это ведь не то, что можно вернуть.
Она заправила густые волосы за ухо. Ее прическа в стиле боб уже отросла до самых плеч, и сейчас имела насыщенно черный цвет, с одной бордовой прядью впереди.
Откашлявшись, она вытянула длинные ноги вперед.
— Ты ведь, типа, религиозна, да? — осторожно поинтересовалась она.
— Да.
Вокруг нее завибрировали смешанные негативные эмоции.
Я сделала вид, что поглощена созерцанием собственных ногтей, предоставляя ей возможность справиться со своей реакцией.
— Ты обо мне плохого мнения? — спросила она. — Ну, о том, что произошло в прошлом году?
Я взглянула на нее, в смущении.
— А что произошло?
— Ты знаешь. — Она принялась теребить ногой край ковра. — Об аборте.
Мое сердце замерло.
Я смутно припоминала, что вначале второго года обучения ходили слухи о том, что кто-то сделал аборт, но я никогда не пыталась узнать подробности.
— Я не думаю о тебе плохо, Рони.
В тот же миг она почувствовала облегчение.
— Мой отец заставил меня пойти на это, — проглотив комок в горле, призналась она.
Вероника была «крепким орешком», не такой плаксой как я, но сейчас она боролась с подступающими слезами.
— Ей было бы сейчас пять месяцев.
— Ей? — прошептала я.
Она пожала плечами.
— В моих снах это всегда была девочка. Не то чтобы я хотела ребенка, но… Я не знаю. Мой отец пришел в ярость. Он пошел к родителям Майка, и они объединились, заставив нас разойтись. И конечно, у Майка тут же появилась новая подружка… — Вероника, словно фокусник, щелкнула пальцами. — Но все равно. Самым худшим был день, когда надо было ехать в больницу. Там были все эти люди.
Ее цвета снова потемнели.
— Протестующие? — спросила я.
— Ага. У них в руках были плакаты и фотографии, я старалась игнорировать их, но одна тетка плюнула в меня, когда я проходила мимо. Я дословно помню, что она мне сказала тогда.
Она сказала: «Ты — убийца, ты будешь гореть за это в аду».
Я постаралась отстраниться от грязно-серых потоков вины, злости и страха, окутывавших Веронику, потому что мне выше головы хватало своих.
Мою грудь сжимало, а голос осип от сострадания.
— Она не имела право говорить тебе такое. Это было неправильно. Люди должны любить и помогать друг другу, а не судить. Она не знает, какая ты на самом деле.