Явился паук - читать онлайн книгу. Автор: Джеймс Паттерсон cтр.№ 39

— Несмотря на то, что тебя фактически похитили?

— О, ночной полет по улицам, а теперь милый, уютный дом. Отличные фотографии… Какие еще у тебя секреты?

Джеззи нежно провела пальчиком по моему подбородку:

— От тебя не будет секретов. Ладно?

Я сказал: «Да». Я тоже этого хотел. Настало время открыться кому-то. Видно, нам обоим необходимо забыть прошлое. Внешне это не проявлялось, но мы оба долгое время были замкнуты и копили в себе одиночество. А теперь поможем друг другу справиться с этим.

Утром мотоцикл подкатил к моему дому. Холодный ветер обжигал лица. Мы словно плыли сквозь тусклый серый предрассветный туман. Народу на улицах было мало, люди шли на работу, но все заглядывались на нас. Я бы тоже глазел на их месте на такую необычную пару.

Джеззи довезла меня точно до того места, где вчера подобрала. Я напоследок обнял ее, прижимая к разгоряченному вибрирующему мотоциклу. Я покрыл поцелуями ее щеки, шею, губы. Мне казалось, что так я могу провести все утро. Вот так, не таясь, на главной улице Саут-Иста. А хорошо бы так было всегда — промелькнула мысль.

— Пора идти, — выдавил я наконец.

— Я знаю. Иди домой, Алекс. Поцелуй за меня детей.

Когда я напоследок повернул голову, Джеззи казалась немного печальной.

Не начинай того, что не сможешь закончить, вдруг вспомнилось мне.

Весь тот день я был полон энергии. Я безрассудно тратил свои силы, что, впрочем, было мне полезно. Я готов был что угодно взвалить на свои плечи, лишь бы знать наперед, что справлюсь.

Покуда я добирался до Лортона, был мороз, но светило солнышко. Сияло ясное, ослепительно голубое небо, суля надежду своим великолепием. Высокие заблуждения еще живы в девяностые годы.

Всю дорогу я размышлял о Мэгги Роуз Данн. По моему мнению, ее уже не было в живых. Ее отец осыпал меня проклятиями через средства массовой информации, но я не винил его за это. Пару раз я беседовал по телефону с Кэтрин Роуз, которая продолжала надеяться и говорила, что дочурка еще жива — она сердцем чует. Тяжело было это слышать.

Я готовил себя ко встрече с Сонеджи-Мерфи, но сосредоточиться было сложно: перед глазами стояли образы прошедшей ночи. Приходилось напоминать себе, что я на работе и нахожусь за рулем в час пик. Именно в тот момент и мелькнула у меня блестящая идея, которая должна была прояснить все относительно Гэри Сонеджи-Мерфи. Это сразу же помогло мне собраться.

В тюрьме меня сразу же провели на шестой этаж. Сонеджи, казалось, ждал меня. Вид у него был такой, словно он ночь не спал. Сейчас мой черед кое-что предпринять. Я провел с ним час или чуть больше, работая на пределе своих возможностей. Я вложил в него больше, чем в кого-либо из моих пациентов.

— Гэри, вам не приходилось находить в карманах счета — из гостиниц, ресторанов, магазинов — и при этом не помнить, на что потратили деньги?

— Откуда вы знаете? — В ответ на мой вопрос взор его прояснился и на лице мелькнуло выражение облегчения. — Я сказал им, что хочу, чтобы вы лечили меня. Не желаю иметь дело с доктором Уолшем. Он умеет только одно: прописывать хлоралгидрат.

— Это не вариант. Я ведь не психиатр, как доктор Уолш, а психолог. Кроме того, я член бригады, которая арестовала вас.

— Знаю. — Он покачал головой. — Но вы единственный, кто выслушивает, прежде чем сделать выводы. Понимаю, как вы меня ненавидите, считая, что я похитил тех детей и совершил многое другое, но все-таки вы слушаете меня! А Уолш только делает вид.

— И тем не менее вам нужно с ним встречаться.

— Прекрасно. Здешняя политика мне ясна. Но умоляю вас: не оставляйте меня в этом аду одного!

— Не оставлю. Я пройду с вами до конца. Мы будем продолжать наши беседы.

И я попросил Сонеджи-Мерфи рассказать о детстве.

— Не так уж много я помню. Это очень странно? — Ему явно хотелось говорить, что весьма устраивало меня, поскольку я принял решение всякий раз четко различать в его рассказе правду и тщательно выверенную ложь.

— Для некоторых — нормально не помнить. Иногда, когда начинаешь говорить об этом, раскрепощаешься, события как бы возвращаются, ты вспоминаешь.

— Факты и даты я, конечно, помню. Родился двадцать четвертого февраля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года. Место рождения — Принстон, Нью-Джерси. Вот так. Порой мне кажется, что я повторяю заученный урок. Со мной часто происходит, что я не отличаю воображаемое от действительного. Я уже не уверен, что есть что. Правда, не уверен.

— Попытайтесь припомнить ваши первые детские впечатления.

— Веселья и развлечений крайне мало, — начал он. — Вечно бессонница — я не мог спать дольше двух часов подряд. Всегда чувствовал себя усталым и подавленным. Будто всю жизнь пытался вылезти из какой-то ямы. Не буду делать выводы за вас, но я не слишком высокого мнения о себе…

Все, что было известно о Гэри Сонеджи до этого, создавало образ чрезвычайно энергичного эгоцентрика с манией величия. Меж тем Гэри продолжал рисовать картину тяжелого детства: тут было и жестокое обращение со стороны мачехи, и сексуальные домогательства отца в старшем возрасте. Он описывал, как все больше и больше пытался отстраниться от конфликтов и неприятностей, наполнявших его жизнь. Мачеха с двумя собственными детьми появилась в 1961 году. Гэри было четыре, и он уже отличался капризным и угрюмым характером. С этого момента стало совсем плохо. Настолько, что он больше не пожелал рассказывать.

В ходе обследований доктора Уолша Сонеджи-Мерфи был подвергнут тесту по Векслеру, по Роршаху и тесту на развитие личности, разработанному в Миннесоте. Все они показали, что по части творческих способностей он выходил далеко за рамки обычного. Так, в тесте по завершению простых предложений он получил наивысшие баллы как по устным, так и по письменным ответам.

— Что было дальше, Гэри? Попытайтесь припомнить самые ранние впечатления. Я смогу помочь лишь при условии, что пойму вас.

— Такие «потерянные часы» у меня были всегда. То есть время, о котором я не помнил. — По мере рассказа его лицо все больше напрягалось, вены на шее набухли, на лбу выступила испарина.

— Меня наказывали за то, что я не помнил…

— Кто? Кто вас наказывал?

— В основном мачеха.

Вероятно, наибольший урон был нанесен его личности тогда, когда мачеха занималась наведением дисциплины.

— Темная комната, — продолжал он.

— Что за комната? Что там случилось?

— Она сажала меня туда, в подвал. Там у нас была кладовая. Она отправляла меня туда почти на весь день.

Он вдруг начал ртом хватать воздух. Такое состояние я часто наблюдал у жертв жестокого обращения родителей — для него эти воспоминания были особенно тяжелы. Он закрыл глаза, вспоминая прошлое, о котором предпочел бы забыть навсегда.