К началу февраля мы безвозвратно утонули в нежности. Мы ходили за ручку, целовались практически везде, вместе принимали душ по утрам, поправляли друг другу шарфы, вырывали друг у друга магазинные сумки, пили из одного бокала, сломя голову неслись за таблетками, если у кого-то начинала болеть голова, никогда не выкуривали последнюю сигарету в одиночку. И самое главное во всем происходившем — его глаза. Такие искрящиеся, такие трогательные, иногда со снежинкой на реснице, иногда мутные от недосыпа. Его глаза. Каждый день. Близко-близко…
Да, все было безумно трогательным — то, как он спит, как ест, как целует мои замерзшие пальцы, как снимает обувь, говорит по телефону, дарит мне милые безделушки, посвящает мне километровые постинги в своем livejournal, курит, засыпая пеплом все пространство вокруг себя. Любившие без ума знают это состояние, когда самое трогательное в твоем мужчине — его недостатки. Те маленькие штришки его поведения, замечая которые ты покрываешься мурашками, роняешь слезу или застываешь с глупой улыбкой.
На день Святого Валентина он подарил мне кольцо — простенькое колечко с малюсеньким камнем, лучше которого на моих руках ничего не смотрелось все последующие годы. В конце марта мы начали планировать поездку на майские праздники, к концу апреля считать дни, оставшиеся до нее, в начале июня — планировать следующую, а в августе стали подумывать о том, чтобы завести собаку. До середины сентября нас как бы и не было здесь, то есть мы находились в Москве почти все это время, только никого не замечали, делая вид, что и нас никто не видит. Мы просто растворились друг в друге. Раз — и все. Как сахар в чае. Осенью начались мои первые робкие разговоры о чьих-то свадьбах, знакомых, ждущих ребенка, беременных подругах и поймавшей свадебный букет двоюродной сестре. Во время таких разговоров он становился особенно трогательным. Он мог мне вообще ничего не отвечать — просто молча смотреть в глаза: и так все понятно без слов. Если вы встретите в метро или троллейбусе пару молча улыбающихся и нежно гладящих друг друга людей, не спешите думать, что они немые. Это просто разговор двух инопланетян, сходящих друг от друга с ума. Их нет здесь, среди нас. Они где-то там — в космосе.
Тем временем наш собственный космос стал постепенно сужаться. Поздней осенью Андрей вошел в какой-то бизнес, связанный с продажами светового оборудования. Партнеры любили частые совещания, время от времени заканчивавшиеся далеко за полночь, поездки к клиентам — клубам и дискотекам, посещения презентаций с целью упрочения деловых контактов и командировки в Питер, где они собирались открывать филиал. «Это мой родной город, зайка. К тому же он нереально развивается!» Изредка мы встречались на ужинах с его партнерами и их подругами и женами. Эти люди уже не казались мне особенными по сравнению с его друзьями из новогодней компании. У Андрея появилось настоящее рабочее расписание, только, в отличие от меня, он работал с двенадцати дня до десяти ночи, тогда как я — с десяти утра до семи вечера. Мы встречались по вечерам, болтали за ужином, потом смотрели кино, на выходные старались куда-то выбираться. Как-то незаметно в нашу речь вошло выражение «совместная жизнь».
Я постепенно поняла, что мы просто привыкли друг к другу. Диалоги стали банальными, новости — неинтересными, анекдоты — несмешными, а секс умеренным… Фильмы, музыка и книги, когда-то приводившие в восторг обоих, пылились на полках, потому что ни у кого из нас не было желания пересматривать или перечитывать их. Нового миллиона вещей, которые мы вместе могли бы назвать «прикольными», отчего-то не появлялось.
Даже вкусы в одежде у нас стали стремительно расходиться.
— Я в клубном бизнесе, зайка, он обязывает выглядеть соответствующе.
— Соответствующе чему, Андрюша?
— Ну… соответствующе клубному бизнесу…
Как-то зимой Андрей впервые не пришел ночевать, позвонив от Антона и сославшись на то, что они там жутко напились. Антон подтвердил. В ту ночь я впервые разрыдалась — «соответствующе клубному бизнесу». На следующий день устроила ему дикую истерику с вопросами, требованиями клятв в верности, немедленного предъявления алиби. Дура, одним словом. Не получив должных, как мне тогда казалось, свидетельств, я разозлилась. На него, на его друзей, на его новый бизнес, наконец. Я чувствовала, что все меняется, и я ничего не могу с этим поделать. Ушла какая-то важная деталь, та самая деталь, что поддерживала наши отношения. Глядя на него, я не могла понять, что изменилось. Теперь мне кажется, все дело было в его глазах. Они больше не сияли. В тот день я поняла, что нежность ушла. Что я не могу больше очарованно наблюдать за тем, как он рассыпает пепел по всему столу. Любовь уходит — остаются только недостатки.
Нет, загулы не продолжились, наоборот, он стал приходить раньше, мы проводили больше времени вместе, пару раз даже съездили на выходные в Питер. На первый взгляд, все снова встало на свои места. А через месяц опять повторилось. Он стал часто приходить под утро, у него появилась работа по выходным, телефонные разговоры, которые он предпочитал вести при закрытых дверях, ссылаясь на «бизнес-процессы».
Я больше не злилась на него, нет. Даже раздражение ушло, осталась только озлобленность. Я больше не корила ни его, ни себя, предпочитая проводить вечера в компании подруг, у которых все шло практически таким же путем. «Нужно либо жениться, либо завести ребенка. А лучше все вместе», — советовали они. Я соглашалась, потому что у многих моих подруг имелось и то, и другое, что никак не сказывалось на их отношениях с мужчинами. Я решила выдержать паузу, посмотреть на все со стороны, прислушаться к себе, подождать чего-то, что, черт возьми, вернет нас в прежнее состояние нежности. В ту зиму цветов. Я надеялась. Я верила. Я ждала, потому что просто не представляла, что делать…
Под Новый год мы обедали с Лилькой, которая снова вернула себе место самого близкого человека в моей жизни. Мы долго болтали ни о чем со всеми этими «как дела», «чего нового» и «какие планы». Под конец обеда она сказала, что у нее для меня есть неприятная новость. В общем, она «не хотела говорить», «решила не обострять», «вообще не любит эту грязь», но тем не менее я должна знать, что в среду Лилька видела Андрея целующимся с какой-то шлюхой в клубе «Осень». Я закашлялась, Лилька стала колотить меня по спине, у меня брызнули слезы, то ли оттого, что я поперхнулась, то ли… конечно, от услышанного. В течение получаса Лилька обрушила на меня все подробности той сцены, живописав все так, как умеют только самые преданные подруги. Я совершенно точно знала, что это не вранье, потому что в среду Андрей заявился в четыре утра, делая вид, что о-о-очень сильно напился. Мужчины почему-то уверены, что плохая игра в бухого — хорошая отмазка.
Приехав домой, я выпила полбутылки вина, дождалась Андрея и сообщила ему, что он может убираться на все четыре стороны без объяснений. Андрей покраснел, неловко попытался выяснить причину моего решения, а услышав, снова начал краснеть, нести всякий бред: «это было не то, что ты думаешь», «ты веришь этой идиотке?», «это наша сотрудница», и прочее. Последним аргументом прозвучало «твоя Лилька сука, которая давно меня хочет!». После этого я выставила его за дверь.