— Нет, дорогой мой, не классная.
Мне очень хочется ударить его по лицу наотмашь. Но я уверен, что он тут же побежит в милицию и скажет, что я избил его и отобрал сто тысяч долларов. Вместо этого я просто тушу в пепельнице сигарету и прошу счет.
— Постой, тебе не нравится наша схема? Или что, я не понимаю, ты не можешь сделать ЭТО ДЛЯ НАС?
— Схема — полное говно. Это раз. И прекрати, please, говорить «мы» и «нас». Ты не на переговорах с клиентом. Это два. И к твоему аферизму я не хочу иметь ни малейшего отношения. Это три.
Вадим цепенеет. Он сжимает подлокотники так, что белеют костяшки пальцев. Кажется, кресло просто засосало его.
— Постой, постой, — говорит он сдавленным голосом, — я, кажется, начинаю понимать. Я все понял. Ты, сука, специально все это подстроил. Вы меня заманили в этот блудняк, ты сделал вид, что тоже вкладываешь деньги. Я тебе поверил, я думал, мы друзья, я тебе поверил, понимаешь? А теперь я один в дерьме, а вы на конях. Нет, ты думаешь, все так просто закончится? О-о-о, ты даже не знаешь, куда ты попал. Это не табачный ларек, это мультинациональная компания. От тебя даже пыли не останется. Ты будешь иметь дело с моей службой безопасности. Понял, урод? Тебя отвезут в ментовку и будут пиздить по почкам, пока ты не вернешь все деньги компании. Тебя и твоих ублюдских дружков. Ты что, не врубаешься? Я не лох, меня нельзя так вот запросто кинуть, как шлюху с Ленинградки. Я тебе таких проблем нарисую!… — Его голос окончательно срывается и переходит на бабий визг.
Я встаю из-за стола. Весь этот дешевый балаган меня слишком сильно утомил. Очень обидно потерять деньги, но еще обиднее потерять человека, некогда считавшегося твоим другом и распадающегося сейчас на твоих глазах в гнилое мясо.
— Нет, ты постой, — продолжает истерить Вадим, — ты стой, я тебе сказал, я сейчас наберу своим эсбэшникам, мы по-другому поговорим.
Он достает из кармана мобильный и судорожно начинает тыкать в кнопки. Я поднимаю со стола стакан с остатками своей воды и выливаю ему на голову.
— Лучше позвони своему доктору, брат.
Я иду к выходу, и мне даже не хочется оборачиваться. Ситуация настолько пошлая, что кажется малореальной. У самого выхода несет не совсем свежей рыбой, вероятно, с кухни. Но мне хочется верить, что это начал гнить Вадим. И еще мне кажется, что он сидит и плачет. И это повышает мою самооценку. Вероятно, я еще не совсем конченый.
Я выхожу из «Vogue», ловлю такси и называю домашний адрес. Дорогой я туплю в окно и напеваю «Friends will be friends», «Queen». Мне как-то отчаянно херово. Мы тем временем подъезжаем к Ленинградскому вокзалу. На его фасаде загорается и гаснет табло «Железнодорожные кассы». Я прошу остановить машину.
— Так не доехали же еще? — удивленно вопрошает таксист.
— Не важно, я тут сойду. Сколько с меня?
Я протягиваю ему деньги и выхожу из машины. Я иду к центральному входу, у самого входа оборачиваюсь, машина, которая привезла меня, все еще стоит. Водила открыл окно и смотрит в мою сторону. Я зачем-то поднимаю руку и машу ему. Он в тот же момент заводит мотор и уезжает прочь.
У входа на ступеньках сидят человек десять молодых клабберов. Вероятно, ждут свою электричку, которая увезет их в Подмосковье отсыпаться. Чтобы сегодня или завтра ночью снова броситься в холодное неоновое пламя огней Москвы. Они похожи на волнистых попугайчиков, сидящих на жердочке. Все такие разноцветные, в ярких куртках и кроссовках. Только очень смурные. Знаете, такие попугайчики на отходняках?
Я подхожу к ним. Вынимаю из кармана стопку этих пустых листов и спрашиваю:
— Ребят, я чего-то с похмелья не воткну никак, это на сегодня? Или на завтра? Возьмите, посмотрите.
Все как я и думал. Так оно и должно было быть…
— Ага, на сегодня, — оживляется один из них, — в девять начало.
— Ух ты, это на презентацию диска Листа, что ли? — берет у него глянцевый листок бумаги другой чувак. — А у вас, случайно, нет еще проходочки?
— А она тебе нужна? То есть ты уверен, что она тебе нужна?
— Ага. Я бы сходил с удовольствием.
— Ну, тогда берите все. Берите, берите, пока я не передумал, — улыбаюсь я.
— Круто! Спасибо большое. Увидимся, — жмет мне руку этот парень.
— Наверное.
Я иду к кассам, оборачиваюсь на ходу и вижу, что эти клабберы собрали вещи и линяют на улицу. Наверное, боятся, что передумаю и заберу у них пустые листочки обратно.
У касс странно мало народу. Я подхожу к окошку кассира и протягиваю туда тысячерублевую купюру, говоря: «На ближайший поезд».
Кассирша задает мне какой-то уточняющий вопрос. Я не слышу, что она отвечает, но на всякий случай киваю. Она протягивает мне сдачу и билет со словами:
— Шестой путь. Через десять минут.
Я отхожу от кассы, выхожу на улицу, покупаю в палатке пачку сигарет и иду искать свой путь…
В электричке напротив меня сидит дед. Он неспешно и очень вкусно пьет пиво из полуторалитровой пластиковой бутылки. Делает паузы, завинчивает пробку, смотрит в окно. Потом опять отвинчивает пробку, делает большой глоток и смотрит сквозь меня. Кажется, что он изучает карту на стене вагона и мое тело ему совершенно не мешает. Закончив смотреть сквозь меня, он произносит фразу:
— Долго еще.
Я пялюсь в окно. По проходу идет продавец газет. Я думаю о том, чтобы купить что-то почитать, но не вижу у него в коробке ни одного знакомого заголовка. Я от нечего делать начинаю разглядывать окружающих пассажиров. Разные дачники, молодежь, возвращающаяся из Москвы, пара клерков в деловых костюмах и галстуках, с опухшими от вчерашней вечеринки глазами. Девушка, сидящая у окна напротив, перелистывает пустые листы с непонимающим лицом.
Поезд останавливается на станции. В вагон входят новые люди. Мне кажется, что все они внимательно рассматривают меня и ждут, что я им скажу какую-то основополагающую истину, способную перевернуть их жизнь. Ну или просто пошлю на хуй. Из палаток на платформе доносится известный блатной шлягер — «Голуби летят над нашей зоной». Я быстро-быстро хлопаю веками. Я где-то слышал, что эта первая стадия сна называется профессионалами «Rapid Eyes Movement». Я вспоминаю, что именно так расшифровывается название известной американской группы R.E.M. Еще я думаю о том, что было бы очень смешно, если бы их вокалист, этот гомик Майкл Стайп, спел звучащую в данный момент песню. На словах «что тюрьма заслушалась вокруг» я окончательно проваливаюсь в сон…
Мне снится, будто я нахожусь на станции метро «Театральная», где собрались все женщины, с кем у меня были более-менее серьезные отношения, вплоть до совместной жизни. Все те, к кому я питал некое подобие любовных чувств. Причем собрались они тут одновременно, потому что я так прикольно договорился о встрече здесь с каждой в отдельности. И вот теперь я сам этому не рад и вижу, что замечен всеми сразу, и у меня уже нет совершенно никакого фана, и единственное, что мне хочется — так это заскочить в любой пришедший поезд и уехать отсюда побыстрее. Но на мою беду, отчего-то все поезда проезжают «Театральную» без остановки, причем с обеих сторон. И так проходит минут пять или десять, и все мои женщины постепенно подходят ко мне, улыбаясь, и я наконец разворачиваюсь и уезжаю вверх на единственном работающем эскалаторе. Затем прохожу каким-то переходом, снова попадаю на эскалатор, спускаюсь и снова оказываюсь на «Театральной», где опять вижу их. И я проделываю свой путь по эскалатору еще пару раз и вновь оказываюсь на платформе станции «Театральная». И все мои женщины стоят на тех же местах с лицами, выражающими неоправдавшиеся ожидания чего-то большего. А по эскалатору спускаются два милиционера и пристально смотрят на меня. И тут у меня создается полнейшее ощущение замкнутого круга и какого-то глупого, но вместе с тем ужасного проступка, который я совершил. И даже во сне я понимаю, что все это глюк, и ужасаюсь тому, как может сниться подобная ахинея. А тем временем милиционеры приближаются, и один из них протягивает мне мороженое, но я понимаю, что брать его нельзя ни в коем случае. Но также я понимаю, что бежать мне в принципе некуда и мороженое они все равно всунут мне в руку или в карман. И у меня полное чувство безысходности, и я не очень врубаюсь, каким образом я пропустил тот факт, что мороженое стало чем-то запретным. И мне страшно оттого, что я не в теме, и оттого, что я не знаю, что следует делать и как следует отвечать этим ментам, и стрем достигает своего апогея, и в этот момент я просыпаюсь. По проходу идет торговка и предлагает всем пассажирам пломбир, мороженое в вафельном стаканчике и эскимо. Я дожидаюсь, пока она покинет вагон, и снова закрываю глаза. В этот раз я сплю уже без всяких сновидений. В полнейшей темноте.