— Слушай, зачем ты мне звонишь? — начинаю я свой нетрезвый монолог. — А? Зачем спрашиваешь, как я себя чувствую после всего этого? Сильно ли я переживаю? Зачем тебе все это нужно? Нет, реально, зачем? Ты вытаскивала меня из всего того морального отстойника, почти плакала в телефон, когда я обожрался ЛСД, часами говорила со мной о какой-то моей хуйне по телефону. Для чего?
Для чего ты ходишь со мной по всем этим кабакам? Слушаешь мои однообразные диалоги по поводу того, какие все вокруг пидарасы и какой я, весь из себя высокодуховный, Д'Артаньян? Тебе ведь не нужны деньги, всякие пошловатые по форме, но так точно отражающие суть подарки, эти самые нескончаемые cartier-tiffany-alainsilberschtain? He нужны? Тебе не нужен статус моей официальной любовницы, ты не в тусовке, и никто не проводит тебя при встрече завистливым взглядом.
Тогда зачем? Может, ты больная? Та самая девочка-переросток, которая не наигралась в дочки-матери-терезы? У тебя чувство вселенской жалости? Ты тут всем помочь хочешь? Этакая заботливая сестра милосердия, выбравшая для себя в этом приюте для психов под названием МОСКВА объект для сострадания. Тебя не хватит на всех здешних обитателей, душа моя, тебя даже на меня не хватит, ты так и сгинешь, пытаясь вырвать меня из геенны огненной, из ада кромешного, именуемого моей жизнью. Это не ты меня вырвешь, это я вырву из твоих слабеющих рук ложку с успокоительным, разбодяжу его собственной ядовитой слюной, двинусь им по вене и пойду дальше. А ты так и будешь чахнуть от невозможности спасти город.
Не угадал? Ты не новоявленная мать Тереза? Тогда кто? Может, ты со мной общаешься из-за желания ебаться? Ты — вавилонская блудница? Рабыня страсти?
У тебя проблемы с простыми колхозными мальчиками? Ты хочешь манерного эстета? Нашла себе такого героя-любовника? Принца, вылезшего из телевизора, отягощенного интеллектуальным багажом и увесистыми яйцами в придачу? Ты думаешь, бывают такие? Гиперсексуальные, как актеры шведского порно, и романтичные, как лорд Байрон? Так не бывает, девочка. В тридцать лет люди умеют либо одно, либо другое. А если они с одинаковым успехом демонстрируют физику и интеллект, значит, они либо нахватались верхушек для совращения глуповатых простушек (прикольная рифма, тебе не кажется?), либо нахватались стимуляторов. Ха-ха-ха. Ты реально думаешь, что я такой весь из себя прикольный и успешный? Высоколобый эстет с манерами недоучившегося аристократа и вечно торчащим членом? Ну что? Поедем в гостиницу? Купим цветов, шампанского? Ты достанешь томик Цветаевой? Я готов, я даже уже чувствую, как меня распаляет страсть и все такое!
Я же постоянно встречаюсь с тобой либо в хлам пьяный, либо подкуренный, либо обдолбанный. А частенько и то и другое (и третье) вместе. Я в таком состоянии могу легко трахнуть лошадь, а не то что длинноногую любительницу разговоров о современной прозе и публицистике. А как ты думаешь, легко ли быть героем рок-н-ролла в тридцать-то лет?
Я давно оставил на полях сражений все свое здоровье, все свои нервы, чувства и мечты. Вон они, посмотри, лежат между стульев и столиков, на пустых тарелках и в перевернутых бокалах. Да и сами поля сражений уже заросли травой. Сколько их ушло за это время? Джаз-кафе, Циркус, Джусто, не выдержал даже старик Цеппелин. Это Наполеону потребовалось четыре года, чтобы пройти путь от Маренго, через Пирамиды и Москву к Ватерлоо. Здесь людям хватит и года за глаза, никаких вышеперечисленных мест не нужно посещать, хватит и одной Москвы, все зависит от того, хороший ли у тебя дилер.
Ты не чувствуешь? Я же лузер. Конченый мудак с позами провинциального актеришки. Я шут гороховый, готовый стебаться над всеми, в том числе над собой. Я с детства быстро устаю от игрушек, мне тут же что-нибудь новенькое подавай. Я и жизнь свою проматываю этой ежедневной погоней за развлечениями. Я же бегу сам от себя, мне самому с собой скучно, тошно и мерзко. Даже в редкие моменты веселья я жду не дождусь, когда же наконец вернется ко мне моя единственная любовь — ДЕПРЕССИЯ. Я очень нервничаю, когда она задерживается, и с радостью падаю в ее объятия, когда она возвращается, чтобы тотчас же начать с ней бороться. Я себя когда-нибудь раскачаю на этих качелях до смерти. Голова уже кругом идет, скоро совсем отвинтится к чертовой матери. Я уже разучиваюсь понимать, когда мне весело, а когда грустно. Не жизнь, а муть какая-то.
Ты тоже сюда хочешь? Тебе это нужно? Я иначе не могу объяснить твоей тяги ко мне. Какого черта ты время тратишь? Тебя мама в детстве поймала на мастурбации пластмассовым «голышом», и теперь тебя тянет к этим порочным целлулоидным мальчикам вроде меня?
Ты пытаешься наверстать время, потерянное на житие-бытие с правильными людьми? Не поздновато ли становиться на такую дорожку? Хотя о чем я, ты и дорожек-то не пробовала. Самая ужасная сцена твоей молодости — это наверняка литр водки и «я та-а-акое там вытворяла» с дружками-студентами.
Да, воистину, дорожки — это моя прерогатива. Я сейчас сижу, и у меня зудит все в носу, а до кучи еще и в мочеиспускательном канале, как при приближении молочницы. Ты так морщишься, как будто не знаешь, что такое молочница. Хотя, может, ты и правда не знаешь, ты же богиня, а у богинь не бывает молочницы, это pleasure развратных девиц. Не так ли? А если ты богиня, тогда чего ты тут делаешь? Чего ты сидишь с таким лицом, как будто боишься запачкаться? Ангелам не место в грязи. Взмахни крыльями (крылышками, хе-хе-хе) и улетай.
Тебе стоит возвратиться обратно. Ты не видишь, как я тебя затягиваю во все это уебанство? Во весь этот мир, отксеренный с полотен Гойи? Ты хочешь стать таким же уродом, как и я? Не хочешь? Ну, тогда иди, вставай и иди, смотри, чтобы ноготок не увяз в десерте, как у той птички.
И вот она встает из-за стола, комкает своими длинными пальцами салфетку и действительно уходит. Вы понимаете, о чем я? Она НА САМОМ ДЕЛЕ УХОДИТ. Не фиглярствует, как все эти куклы, которые оборвут тебе мобильник через пять минут после расставания, наплачут целое Мертвое море слез, чтобы потом выклянчить у тебя новый подарок. Нет, она на самом деле идет к выходу и, перед тем как окончательно скрыться из виду, оборачивается на меня. И, посмотрев в ее глаза, я понимаю, что она никогда больше мне не позвонит, не напишет по е-мейлу и не пришлет эсэмэс. Ничего такого. Она просто приняла решение. А я, вместо того чтобы бежать за ней следом, чтобы хватать ее за руки, целовать ей пальцы, рыдать в ее плечо, в общем, спасать эту мерзкую ситуацию, сижу и натянуто улыбаюсь. Я себе кажусь таким крутым в этот момент. Непонятно почему только. Чувак, упустивший единственный шанс быть вытащенным за уши из всей этой помойки, сидит по самую макушку в дерьме, пускает пузыри и давит лыбу. Нет, вы видели?
Проходит минут десять, и я, кажется, начинаю понимать весь ужас произошедшего. Я закрываю лицо руками, и меня начинает трясти от осознания собственного положения. Зачем я исполнил всю эту клоунаду? Наврал ей про секс под наркотиками, издевался над ней, говорил все эти гадости? Во имя чего я тут давал этакого измученного, отстраненного мальчика-андрогина? Зачем говорить плохо про то, что хорошо? Переворачивать все с ног на голову, чтобы еще раз сыграть на публику роль Печорина с растрескавшимися сосудами в носу? Господи, какая же я скотина…