— Я смотрю, у вас тут со смекалкой всё в порядке.
— Работаем с огоньком, — язвительно поклонился Велиал, чиркнул пальцем о свою ляжку и прикурил.
С моста мы сошли под своды пещеры. Дорога все больше углублялась вниз. В окружающей темноте изредка попадались факелы. Наконец мы подошли к третьей двери с табличкой «Интернет-АДдикт».
Здесь под присмотром двух чертей рядами сидели сгорбленные люди, долбившие по клавиатуре. На каждом мониторе во весь экран мерцала надпись «Нет соединения». Эти люди были настолько увлечены своим безрезультатным трудом, что не обратили никакого внимания на наше появление. Вельзевул сел на карточки, аккуратно, как кот, прокрался в середину зала, затем выпрямился во весь рост, воздел руки вверх и жутко заревел:
— ПРЕВЕД, КРАСАФЧЕГИ!
Его голос подействовал подобно кнуту. Их спины выпрямились, они дёрнули головами в сторону Вельзевула, затем попадали под столы и стройным хором ответствовали:
— ПРЕВЕД МЕДВЕД!
— Я не медвед, я чертиг, не усвоили ещё? — Вельзевул повернулся к нам и прокомментировал: — Зомби. Ничему не учатся.
— Интернет — это новый отдел. Толком ещё и не разобрались с ним. Пока вот без связи мучаются, а там посмотрим, — объяснил Велиал.
Довольно быстро пройдя интернет-цех, мы оказались у больших железных ворот.
Надпись, сделанная фосфоресцирующей краской, гласила:
АД вертайзинг энд медиа
За дверью находилась проходная, подобно той, которые располагались на старых советских заводах. С вертушкой и стеклянной будкой, в которой сидел пожилой черт. На столе у черта стоял телевизор довольно старой, ещё советской модели и лежала кипа журналов с программой передач.
— Привет, Алларих, — поздоровались черти.
— Ага. — Алларих кивнул головой, снял очки, затем пожевал губы и спросил: — Новенький?
— Ага. По твоей части. Политические технологии и предвыборные кампании.
— В русскую зону?
— Так точно.
— Статья?
— Третий срок.
— Как? — обернулся я. — Не понял, почему третий срок?
— Ну, как… — Велиар почесал свою шишковатую голову. — Первый ты в ФЭПе отбыл, так? — Он загнул достаточно грязный палец. — Второй в оппозиции, так? Теперь тут — на третий. Ты же все интересовался, будет он или нет? Могу тебе теперь со всей ответственность заверить — будет.
— Бля… — Я сплюнул под ноги. Мимо нас через проходную прошли строем восемь чертей с плетьми, любопытно оглядев меня.
— У тебя усиление? — спросил Велиар Аллариха.
— Ага. Геббельса из европейской сюда перевели.
— Буянил?
— Пытался соседей склонять к вступлению в ряды НСДАП. Да замучил всех, одним словом. Пускай теперь тут покантуется.
— Ну, — сказал Вельзевул, — значиться, будешь теперь тут.
— Ага. Мы тебя ещё навестим, больно ты парень смешной, — крякнул Велиар.
— А я чо, теперь тут навсегда?
— Ну да. Ты же политтехнолог, вот тут со своими и будешь чалиться.
— Бывай, пойдём мы, — сказали черти хором.
— Расписаться не забудьте, — остановил их Алларих.
Вельзевул и Велиар поставили оттиски своих больших пальцев в какую-то кожаную тетрадь. Из оттисков повалил дым и запахло серой. Черти оглянулись на меня и вышли вон.
— Так. Антон Дроздиков, значит. Дай-ка я гляну. — Алларих обошёл вокруг меня и стал ощупывать мою голову. — Да не вертись ты! Да, значит… великовато… н-да…
Он зашёл в свою будку и вернулся с кувалдой в руках.
— Присядь, — сказал чёрт, размахивая кувалдой.
— Э, дядя, как тебя, ты это зачем? Бить, что ли, будешь? — вскрикнул я, прикрыв голову руками.
— Я тебя умоляю, — скривился Алларих, — руки убери, а?
Он размахнулся и вдарил мне кувалдой сначала по одному виску, затем по второму. Голова загудела, как колокол.
— Так-то, — Алларих снова пошёл в свою будку и на этот раз вернулся с большим телевизором «Рубин». Черт пыхтел — видимо, телевизор был весьма тяжёлый.
— Не вставай, погоди. — С этими словами Алларих водрузил мне телевизор на голову.
Судя по тому, насколько плотно он сел, Алларих довольно чётко подогнал мою голову к отверстию. Я встал, закачался под весом телека и бухнулся на задницу.
— Я че, теперь всё время буду так ходить?
— Ну, в общем да. Иногда послабления случаются, конечно. В честь праздников. Если война на Земле начнётся или теракт какой.
— А как с ним ходить-то?
— Да привыкнешь. Поначалу всем неудобно. Давай провожу.
Черт отвёл меня к двери, поддерживая под руку, и, перед тем как открыть её, обратился ко мне:
— Ты знаешь, какое самое большое мучение для медийщика?
— Телевизор на голове?
— Нет, Антон. Самое большое мучение для вас — это самому стать аудиторией. Помни про это. Хотя, я уверен, такое не забудешь.
Алларих подтолкнул меня в раскрытую дверь, и я оказался в каменном колодце, довольно большом, по которому ходила группа людей с телевизорами на головах. Я не знаю, что показывал «ящик» на моей голове, но «ящики» соседей потоком транслировали новости из прошлой жизни, трупы, спецоперации, результаты ехit рооls, рейтинги политиков, рекламные ролики каких-то забытых партий типа «Конгресс Русских Общин» или «Выбор России». Изредка телевизоры показывали лица своих владельцев. Подойдя ближе, я узнал Бориса Березовского, Владимира Русинского, Льва Троцкого и фигуры меньшего масштаба типа Киселёва, Леонтьева, Доренко, Шендеровича, Антона Носика и пары-тройки известных мне по прежней жизни рекламщиков. Все они ходили по каким-то своим маршрутам, не сталкиваясь друг с другом. Особняком стоял Йозеф Геббельс, которого легко было узнать. Его телевизор нон-стопом транслировал сводки с фронта времён 1940 года, партзаседания и собственные выступления автора. Я сделал ещё шаг, и волны информации хлынули прямиком в мой мозг. Программные речи, партийные программы, сводки с фронта, компромат, биржевые котировки, выступления аналитиков, рекламные ролики каких-то общественных движений, речи правозащитников, выступления президентов и премьер-министров — все это селевым потоком заполнило моё сознание. Голова, казалось, треснула от поистине адской боли, вызванной всем этим. Аудиотексты сопровождались мелькающими картинками. Фигуры политиков сменялись видео с отрезанными головами, репортажи со светских раутов — убитыми детьми, Ельцин сменил Горбачёва, Путин сменил Ельцина, Лебедь стоял рядом с каким-то полевым генералом, Ленин что-то говорил с трибуны, затем по очереди появились какой-то министр и генпрокурор в обнимку с голыми шлюхами. Взлетали ракеты, всплывали подводные лодки, трактора боронили пашни, Че Гевара жал руку Хрущёву, Ходорковский грустно смотрел из-за решётки, спецназ штурмовал школу в Беслане. Последнее, на чём я успел сконцентрироваться, была горевшая Останкинская башня. Какое-то время она полностью вытеснила все остальные картинки, но в конце концов все снова смешалось, как в детском калейдоскопе, и видеоряд побежал пред моими глазами одной лентой. Я отключился.