Хорошо быть тихоней - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Чбоски cтр.№ 44

Мой брат его живо срезал:

— Ладно, дед. Достал уже. Если будешь нас позорить, я тебя сейчас запихну в машину, отвезу в твою богадельню и ты не увидишь, как твоя внучка будет речь толкать.

Мой брат не церемонился.

— Ишь, умник, сам-то, можно подумать, увидишь.

Деда голыми руками не возьмешь.

— Я-то увижу, отец на видео заснимет. А уж я позабочусь, чтобы мне эту запись показали, а тебе кукиш. Думаешь, слабо?

У деда бывает такая кривая ухмылка. Особенно когда его загоняют угол. Больше он ничего на этот счет не сказал. Завел речь о футболе и даже ни словом не обмолвился, что мой брат играет в одной команде с черномазыми. Не могу тебе передать, какой кошмар был в прошлом году, когда мой брат стоял вместе со всеми выпускниками на поле, а дед на трибуне вконец распоясался.

Пока они беседовали о футболе, я высматривал Патрика и Сэм, но издали видел только шапочки.

Грянула музыка, и шапочки потянулись в сторону складных стульев, расставленных на поле. Тут я и разглядел Сэм, которая шла следом за Патриком. У меня гора с плеч упала. Я тогда не распознал, какое у нее настроение, но мне было достаточно просто ее видеть и знать, что она близко.

Когда все расселись, музыка смолкла. И мистер Смолл произнес речь насчет того, какой это замечательный выпуск. Упомянул достижения школы, подчеркнул, что администрация возлагает большие надежды на местную благотворительную акцию «Домашняя выпечка», потому что школе необходим новый компьютерный класс. Потом представил старосту, и та тоже произнесла речь. Не знаю, зачем вообще нужны старосты, но девчонка говорила очень достойно.

Потом пришло время выступить пятерым лучшим выпускникам. У нас в школе такая традиция. Моя сестра окончила второй, поэтому выступала она четвертой. Лучший выпускник всегда выступает последним. И только после этого мистер Смолл и наш завуч (Патрик клянется, что он гей) начинают выдавать аттестаты.

Первые три речи были как под копирку. С цитатами о будущем, надерганными из популярных песен. А я смотрел на мамины руки. Она сжимала их все крепче и крепче.

Когда объявили мою сестру, мама расцепила пальцы и захлопала. До чего же приятно было видеть, как моя сестра поднимается на сцену, ведь мой брат окончил где-то двести двадцать третьим и речей не произносил. Может, я, конечно, сужу предвзято, но когда моя сестра процитировала какую-то песню и заговорила о будущем, это было здорово. Мы с братом только переглянулись. И заулыбались. Я посмотрел на маму — она плакала, тихо плакала, да так, что из глаз и из носа текло, и мы с братом с двух сторон взяли ее за руки. Она посмотрела на нас, улыбнулась и заплакала еще сильней. Мы оба, не сговариваясь, положили головы ей на плечи, и от этого она заплакала совсем горько. Или просто перестала сдерживаться. Не знаю. Но она легонько пожала нам ладони, выговорила: «Мальчики мои» — еле слышно и опять в слезы. Как я люблю маму. Может, это звучит слащаво, только мне все равно. Думаю, на свой следующий день рождения куплю ей подарок. И пусть это станет традицией. Парень от всех получает подарки, а сам дарит подарок своей матери, потому что без нее ничего бы не было. Думаю, так будет правильно.

Когда моя сестра закончила свою речь, все захлопали и закричали, а громче всех — мой дедушка. Громче всех.

Что говорила выпускница номер один — точно не помню; правда, цитировала она не поп-музыкантов, а Генри Дэвида Торо.

Затем на сцену поднялся мистер Смолл и попросил всех не аплодировать до тех пор, пока не будут вручены все аттестаты. Кстати, в прошлом году это тоже не сработало.

Короче, моей сестре стали вручать аттестат, и мама опять заплакала. И тут я увидел Мэри-Элизабет. И Элис. И Патрика. И Сэм. Это был знаменательный день. Увидел даже Брэда. И ничего.

Мы все дожидались мою сестру на парковке, и первым бросился ее обнимать дедушка. Он в своем роде честолюбец. Все хвалили речь моей сестры, хотя, может, и неискренне. Потом мы увидели, как через парковку идет мой отец, с торжествующим видом держа над головой камеру. По-моему, никто не обнимал мою сестру дольше, чем папа. Я озирался в поисках Сэм и Патрика, но все напрасно.

На обратном пути кузены из Огайо забили еще один косячок. Я тоже сделал затяжку, но они все равно обзывали меня неженкой. Почему — непонятно. Наверно, у них в Огайо так принято. Равно как и шутками сыпать.

— Угадайте, что это: тридцать две ноги и один зуб.

— Ну, — никто не понял, — что?

— Очередь за пособием по безработице в Западной Виргинии.

Приезжаем мы домой — двоюродные сразу к бару, поскольку окончание школы — это, похоже, единственное событие, когда пить разрешено всем. По крайней мере, и в прошлом году, и в нынешнем было именно так. Интересно, как пройдет мой выпуск. До него еще далеко.

Короче, сестра битый час распаковывала подарки, и улыбка у нее становилась все шире с каждым чеком, свитером и полусотенной купюрой. Родня у нас небогатая, но к таким событиям, видимо, каждый старается подкопить деньжат, чтобы разыграть из себя богача.

Единственными, кто не стал дарить ей деньги или свитера, оказались мы с братом. Брат пообещал в какой-нибудь день проехаться с ней по магазинам, чтобы она выбрала все необходимое для колледжа, мыло там и прочее, а он оплатит, а я купил ей сделанный в Англии маленький раскрашенный домик из резного камня ручной работы. И сказал, что я задумал подарить ей нечто такое, что будет напоминать ей о доме, когда она уедет. Сестра даже поцеловала меня в щеку.

Но самый счастливый миг этого праздника наступил тогда, когда мама тихонько позвала меня к телефону. Я схватил трубку:

— Алло?

— Чарли?

— Сэм!

— Когда, — спрашивает, — тебя ждать?

— Прямо сейчас! — говорю.

А папа, который пил виски с лимонным соком, зарычал:

— До отъезда родственников из дому ни ногой! Кому сказано?

— Ммм… Сэм… придется мне ждать отъезда родственников, — говорю.

— Ничего страшного… Мы здесь пробудем часиков до семи. А потом куда-нибудь завалимся и тебе позвоним.

У Сэм был реально счастливый голос.

— Хорошо, Сэм. Поздравляю!

— Спасибо, Чарли. До скорого.

— До скорого.

И я повесил трубку.

Клянусь тебе, я думал, что родственники никогда не уберутся. Рассказывали какие-то байки. Поедали сосиски в тесте. Разглядывали фотографии, причем после каждой мне говорили: «Когда ты еще был вот таким» — и жестом показывали, каким я был маленьким. У меня было такое ощущение, будто время остановилось. Нет, я ничего не имел против их баек. Да и сосиски в тесте были — пальчики оближешь. Но я хотел одного: увидеть Сэм.

К половине десятого все наелись до отвала, но никто не напился. Без четверти десять завершились прощальные объятия. Без десяти десять подъездная дорожка опустела. Папа дал мне двадцать долларов и ключи от машины со словами: