Кристина - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Кинг cтр.№ 7

Я был поражен. Как сумел этот рохля так быстро и, главное, так неузнаваемо измениться? И как Майкл и Регина могли согласиться с его планами? Представить такое было очень трудно.

— Так, значит, они… сдались? — Пора было идти на стройплощадку, но я не мог не задать этого вопроса.

— Не совсем так. Насчет машины мы договорились, что я найду для нее место в гараже и не буду пытаться ее зарегистрировать без их согласия.

— И ты думаешь, что тебе это удастся? Он снова улыбнулся — заговорщически и в то же время зловеще. Точно так же мог бы усмехнуться бульдозерист, опуская ковш своего «Д-9 Кат» на какой-нибудь особенно неподатливый пень.

— Удастся, — ответил он. — Можешь мне поверить.

И знаете что? Я ему поверил.

В ту пятницу мы могли вечером подзаработать на сверхурочной работе, но отказались от нее. Получив в конторе наши чеки, мы поехали в питсбургское отделение сбережений и займов и вскоре пересчитывали наличные. Почти все свои деньги я внес на срочный вклад, часть положил на чековый счет (отчего почувствовал себя до отвращения взрослым), а двадцать долларов оставил в бумажнике.

Эрни обратил в наличные весь свой заработок.

— Вот, — произнес он, протягивая десятидолларовую бумажку.

— Нет, — ответил я, — оставь их при себе, приятель. У тебя теперь каждый цент будет на счету, пока ты не разделаешься со своей консервной банкой.

— Возьми, — сказал он. — Я плачу свои долги, Дэннис.

— Оставь. Правда, оставь.

— Возьми. — Он настойчиво протягивал деньги. Я взял, но заставил его один доллар взять обратно. Он даже этого не хотел делать.

Пока мы ехали к дому Лебэя, Эрни нервничал, включал радио на полную громкость, барабанил пальцами то по колену, то по приборной доске — словом, вел себя, как будущий молодой отец, ожидающий, что его жена вот-вот родит ребенка. Наконец я догадался: он боялся, что Лебэй продал машину кому-нибудь другому.

— Эрни, — сказал я, — успокойся. Она будет на месте.

— Я спокоен, — ответил он и принужденно улыбнулся. Цветение на его лице в тот день было ужасней, чем когда-либо, и я представил себе (не в первый и не в последний раз), что почувствовал бы, если бы очутился на месте Эрни Каннингейма — в его ежеминутно и ежесекундно сочащейся, нарывающей коже…

— Слушай, не потей! Ты ведешь себя так, точно собираешься налить лимонаду в штаны.

— Не собираюсь, — сказал он, продолжая барабанить пальцами по приборной доске.

Наступил вечер пятницы, и по радио передавали «Музыкальный рок-уик-энд». Когда я оглядываюсь на тот год, то мне кажется, что он измеряется прогрессиями рок-н-ролла… и все возраставшим чувством страха.

— А почему именно эта машина, — спросил я. — Почему именно она?

Он долго смотрел на Либертивилл-авеню, а потом резким движением выключил радио.

— Не знаю, — наконец произнес он. — Может быть, потому, что с того времени, как у меня появились эти отвратительные прыщи, я впервые увидел что-то еще более уродливое, чем я сам. Ты хотел, чтобы я это сказал?

— Эй, Эрни, брось дурить, — сказал я. — Это я, Дэннис. Ты еще помнишь меня?

— Помню, — проговорил он. — И мы все еще друзья, да?

— Конечно. Но какое это имеет отношение…

— А это значит, что мы должны по крайней мере не лгать друг другу. Поэтому я и сказал тебе, и, может быть, это не совсем чепуха. Я знаю, что безобразен. Я плохо схожусь с людьми. Я… чуждаюсь их. Я бы хотел быть другим, но ничего не могу поделать с собой. Понимаешь?

Я нехотя кивнул. Как он сказал, мы были друзьями, а это значило — не лезть в дерьмо друг перед другом.

Он тоже кивнул — точно чему-то очевидному для него.

— Другие люди, — осторожно добавил он, — например, ты, Дэннис, не всегда могут это понять. Если ты не безобразен, то по-другому смотришь на мир. Знаешь, как трудно сохранять чувство юмора, если все вокруг смеются над тобой? Тогда у тебя кровь закипает в жилах. От этого можно сойти с ума.

— Ну это я могу понять. Но…

— Нет, — спокойно сказал он. — Ты не можешь понять этого. Ты можешь думать, что понимаешь, но понять — не можешь. Тебе это недоступно. Но я тебе нравлюсь, Дэннис…

— Я люблю тебя, Эрни, — перебил я его. — И ты это знаешь.

— Может быть, любишь, — произнес он. — И если так, то это потому, что у меня есть кое-что под этим глупым лицом…

— У тебя не глупое лицо, Эрни, — сказал я. — Может быть, не очень чистое, но не глупое.

— Да иди ты… — проворчал он, а потом добавил:

— Во всяком случае, эта машина — что-то вроде меня. У нее тоже что-то есть внутри. Что-то лучшее, чем снаружи. Я вижу это, вот и все.

— Видишь?

— Да, Дэннис, — тихо проговорил он. — Я вижу.

Я свернул на Мэйн-стрит. Мы уже подъезжали к дому Лебэя. И внезапно мне в голову пришла одна довольно мрачная мыслишка. А что если, предположил я, отец Эрни подговорил одного из своих друзей или студентов, чтобы тот мигом сбегал к Лебэю и купил машину раньше, чем это успеет сделать его сын? Макиавеллиевская уловка, скажете вы, но Майкл Каннингейм был способен и не на такое коварство. Недаром он специализировался на военной истории.

— Я увидел эту машину — и сразу почувствовал какое-то влечение к ней… Я даже себе этого не могу как следует объяснить. Но… — Он замялся, как-то сонно глядя вперед. — Но я увидел, что смогу сделать ее лучше, — закончил он.

— Ты хочешь сказать — починить?

— Да… то есть нет. Это слишком бездушно. Чинят столы, стулья и всякую всячину вроде них. Газонокосилку, если она не работает. И — обыкновенные автомобили.

Вероятно, он заметил, как у меня поднялись брови. Он улыбнулся, точнее — усмехнулся.

— Понимаю, как это звучит, — произнес он. — Я не хотел этого говорить, потому что знал, как ты среагируешь. Но я на самом деле думаю, что она не обычная машина. Не могу сказать почему, но мне так кажется.

Я открыл рот, собираясь сказать что-нибудь такое, о чем впоследствии наверняка пожалел бы, но мы как раз повернули за угол, на улицу Лебэя.

Эрни шумно вобрал воздух.

Один прямоугольник травы на лужайке Лебэя был более желтым и еще более отвратительным, чем все остальные части его заросшего газона. С одного края на нем виднелось черное пятно масла, впитавшегося в почву и убившего все, что там прежде росло. Этот прямоугольный кусок травы был столь омерзительно ярок, что если бы вы смотрели на него слишком долго, то могли бы ослепнуть.