Его улыбка могла бы растопить ледники на полюсах.
— Именно поэтому я тебя и люблю. Твоя кровожадная натура меня интригует.
— К тому же я чертовски метко стреляю.
— Что для меня особенно важно, — заметил Паша, озорно блестя глазами.
— А для меня настоящее счастье, что ты способен дарит! мне целую ночь.
— Откровенная женщина, — отозвался он с усмешкой.
— Если не ошибаюсь, — промурлыкала Трикси, — ночь уже наступила.
— Мы успеем добраться до твоей комнаты, или ты пред почтешь… — он оглядел темный коридор, — начать здесь?
— Я не тороплюсь, — возразила она, потянув его за руку. Это как-никак монастырь. Вдруг кто-нибудь войдет…
Паша улыбнулся:
— Если ты в силах подождать, то я тем более.
— У тебя куда больше опыта. А для меня все это новое и волнующее.
Волнующее. Слово его насторожило.
— Ты говоришь о поездке в Грецию?
— Нет, я имею в виду секс с тобой. Он невероятный, безумный, восхитительный и волнующий, Цаша-бей.
Паша усмехнулся:
— Постараюсь оправдать твои ожидания.
— Уверена, что не подведешь.
— Может, я придумаю что-нибудь запоминающееся в ночь нашей помолвки.
— Она и без того запомнится, — заметила Трикси весело. Ты осознал, что отныне должен хранить мне верность?
Конечно, он не осознавал этого. Мужчины его привычек редко хранили верность своим женщинам..
— В самом деле, — произнес он растерянно.
— Окончательно и бесповоротно. Ты побледнел, милый, — констатировала она шаловливо.
Но у Паши не было намерений обсуждать вопросы верности.
— У меня есть для тебя сюрприз, — перевел он разговор на другую тему, поднимаясь по лестнице в ее комнату с видом на залив. — Не знаю, понравится ли тебе.
Минуту спустя он открыл дверь и отошел в сторону, чтобы Трикси могла войти первой. Она застыла на пороге и затаив дыхание смотрела на яркое великолепие сотен горящих свечей. Они стояли повсюду, занимая подоконник, стол и бюро, освещая волшебным мерцанием тумбочки у кровати и великолепные иконы на стенах. По углам огромной кровати высились четыре торшера. А на скамейке для молений лежал роскошный букет белых лилий, наполнивший комнату сладким благоуханием.
— Проходи в комнату, — проговорил Паша, слегка подталкивая ее. — И прими подарки по случаю обручения.
Войдя в комнату, Трикси обнаружила среди цветных подставок и подсвечников военные трофеи султана — драгоценные камни, в большинстве своем неоправленные. Бриллианты, рубины, изумруды, сапфиры переливались на каменной и деревянной поверхности искрами горящих угольков. Ее взгляд привлекло изобилие жемчужных нитей. Они каскадами ниспадали с бархата молельной скамьи, обвивали серебряную вазу, мерцающими ожерельями украшали икону Святого Георгия, возвышавшуюся над лилиями.
— А теперь посмотри на бриллианты, — тихо произнес Паша, поворачивая Трикси к кровати.
Трикси невольно ахнула. На кровати стоял серебряный поднос. Украшенный бриллиантами, он сиял в мерцании свечей, играя всеми цветами радуги.
— Отбери все, что тебе нравится, если хочешь, возьми все. Я не знаю, какие драгоценности и украшения ты предпочитаешь.
— Как… где…
— Это все Жюль сделал, — пояснил Паша с улыбкой. — Я только попросил его принести свечи. Он очень изобретательный.
— Здесь так много всего, — прошептала она ошеломленно.
— Часть моих трофеев от гарема Хуссейна и свиты. Они путешествуют с комфортом и роскошью. С этой доли я содержу лазарет, но здесь гораздо больше средств, чем нужно. Возьми все, что пожелаешь.
— Я бы не хотела показаться тебе жадной.
— Но я хочу, чтобы ты взяла то, что тебе по душе, — повторил он. — Примерь что-нибудь.
— Ты серьезно?
Горы сверкающих драгоценных камней казались сказочными, Трикси не могла отвести от них глаз.
— Примерь же! На кровати есть зеркало. Еще на столах много побрякушек. А я тем временем чего-нибудь выпью.
Паша растянулся на кровати, и пока потягивал бренди Трикси надевала украшения.
— Это похоже на игру в наряды, — весело сообщила она. нанизывая на запястье очередной браслет. — Я тебе нравлюсь в изумрудах? — спросила она лукаво, протянув Паше руку, чтобы он мог полюбоваться.
— Ты мне нравишься в чем угодно, а еще больше безо всего. Но я могу подождать.
Она радовалась как ребенок, а он был Счастлив, глядя на нее.
— Может, мне раздеться? — Она взялась за шелковую юбку пеньюара, в который облачилась после ужина. — Почему ты раньше не сказал?
— Я старался быть учтивым, тактичным, услужливым. Трикси перевела взгляд на россыпи драгоценностей на кровати.
— О да, куда уж услужливее. — Произнесла она уже совсем другим тоном и, глядя ему в глаза, спросила: — А ты…
— Нет. Можешь даже не спрашивать. Он знал этот ее подозрительный взгляд.
— Никогда?
— Ты первая.
— Я невероятно ревнивая.
Паша вспомнил о Хуссейне; он никогда не сможет его забыть, даже если проживет тысячу лет.
— Я знаю, что ты имеешь в виду.
— Я так сильно тебя люблю, что мне страшно.
Он смотрел на нее, увешанную разноцветными ожерельями и браслетами, брошами и кольцами, двумя комплектами сережек, продетых одна в другую. В своем белом муаровом наряде, даже несмотря на избыток драгоценной мишуры, она выглядела удивительно юной, трогательной и красивой.
— Меня это тоже пугает, — тихо признался Паша. — Страшно думать о любви в разгар войны, но я верю в удачу. Иначе как бы я тебя нашел? Не надо о грустном. Лучше выбери себе обручальное кольцо. Боже праведный, — продолжал он с улыбкой, — мы и впрямь собираемся пожениться.
— Вижу, мне придется что-то придумать, чтобы отвлечь тебя от этих тревожных мыслей.
— У меня есть идея.
— Иначе и быть не может. Но сначала тебе придется меня удовлетворить.
— Конечно.
Эта черта его характера особенно привлекала женщин. Он никогда им не отказывал.
— Откуда ты знаешь, что мне нужно?
— Это не имеет значения. — Он уже давно научился различать нюансы женских желаний. В гостинице в Занте одна монашка как-то его спросила, верит ли он в Бога, когда ее на самом деле интересовало совсем другое. — Мы займемся этим в одежде или без?
Трикси задумалась.
— Ты такая славная, детка, в этом блеске мишуры.
— Но я не хочу быть деткой, — возразила она, надув губки. — В этих сверкающих камнях я чувствую себя скорее куртизанкой.