Переехав мост, Крит направился на юг, пересекая Подветренную сторону. Когда впереди показались казармы пасынков, он все еще не был уверен, удастся ли ему повести отряд за собой. Он снова повторил про себя начало своей речи:
«Живите долго. Большинство из вас знают обо мне лишь понаслышке, но я пришел, чтобы просить вас вручить мне свои жизни, и не на день, а на несколько ближайших месяцев…»
Как бы то ни было, кто-то сделает это. И у него, кстати, не было никаких противоречий с членами Священного Союза, которые знали его по прошлым делам, когда у него был постоянный напарник. Но потери слишком больно ранили его душу, и он запретил себе любить тех, кто ищет смерти, да и вообще старался избегать любых огорчений.
Поэтому Крит решил для себя. что ему абсолютно безразлично, победит он или проиграет, позволят ли они командовать собой, или придется сложить свои полномочия и отправиться за Темпусом на север, что он и сделал бы незамедлительно, если бы хитрый старый воин не привязал его к этому месту клятвой и ответственностью.
Нужно было отдать Нико лук. Заглянув первым делом в конюшню, чтобы проведать своего коня и беременную кобылу Нико, он навестил раненого бойца.
Юный воин посмотрел на него сквозь щелки распухших, почерневших век, увидел лук и кивнул. Крит положил лук на кровать, и Нико, расстегнув футляр, погладил полированное дерево. Когда Крит входил, в казарме находилось полдюжины пасынков — три пары, которые пришли в Рэнке вместе с Нико и его напарником по призыву Священного Союза. Они сразу же вышли, деликатно предупредив, чтобы Крит не утомлял парня.
— Он передал командование мне, — сказал Крит, хотя и собирался говорить о «ястребиных масках», отрядах смерти и двоих нисибиси-ведьме и том, кого звали Вис.
— Гильгамеш сидел возле Энкиду семь дней, пока у того из носа не вылез червь, — это была древняя легенда, которую любили воины. Она относилась ко временам Энлиля, когда миром правили Властелин Вури и Энки (Властелин Земли), а первый воин и его друг отправились в странствие.
Крит пожал плечами и провел рукой по жестким волосам.
— Энкиду был мертв, а ты нет. Темпус ушел вперед, чтобы проложить нам путь.
Нико с трудом повернулся, прислонившись к беленой стене — так ему было лучше видно Крита.
— Ему был знак бога, я знаю.
— Или знак ведьмы, — Крит прищурился, хотя в комнате было достаточно светло, полуденный свет из трех окон заливал помещение. — Послушай, ты в порядке? Я не имею в виду тело.
— За короткое время я потерял двух напарников. Но я выкарабкаюсь.
— «Хотелось бы надеяться», — подумал Крит, но не произнес этого вслух. Ему не нравился отсутствующий взгляд Нико. — Я посмотрел твою кобылу.
— Спасибо. И за лук тоже. Похороны Джанни состоятся сегодня утром. Ты поможешь мне? Скажешь несколько слов?
Крит встал. Его деятельная натура не выносила публичных выступлений, но без этого ему никогда не завоевать расположения отряда.
— Конечно. Живи долго, пасынок.
— И ты, командир.
Итак, все встало на свои места. Первая проверка дала свои результаты — Нико и Темпус были связаны невидимыми нитями. Он приказал построить на плацу позади бараков нечто вроде деревянного амфитеатра для общего ужина и пригласил всех собраться там вечером. К этому времени Стратон присоединился к нему, не чувствуя ни малейшего смущения от такого скопления народа.
Может, так и должно быть, может быть, вместе из них получится половина Темпуса, что и требовалось для выполнения задуманного, хотя Крит больше не хотел быть половиной пары…
Он объявил о случившемся, когда все расслабились от вина и жареного барашка — просто встал и сказал, что Темпус уехал, передав их под его, Крита, командование. Повисла тишина, и он услышал биение собственного сердца. Если бы его окружили свирепые горцы из Тайзы, или случись ему одному схватиться с ранканским отрядом — и то он чувствовал бы себя уютнее.
— Теперь, когда мы с вами связаны одной веревочкой, во имя добра и справедливости я говорю вам, что чем быстрее вырвемся мы из этой помойной ямы ради чистого воздуха высокогорной войны, тем счастливее я буду на этой земле.
Он едва различал в темноте их лица, ослепленный светом факелов. Но это было неважно. Они должны были видеть его, а не он их. Крит услышал хриплый одобрительный рев из пятидесяти глоток, приветственные крики, смех, и Страт, стоявший немного в стороне, показал ему солдатский знак «все отлично».
Он поднял руку, и они смолкли. Такого чувства ему еще не приходилось испытывать.
— Но мы не можем уйти с честью, не отдав долги. Послышался ропот. Он продолжал:
— Риддлер оставил подробный план действий. Я представлю его вам — мы сможем отработать деньги Китти-Кэта за месяц, или даже раньше.
Кто-то запротестовал. Другой крикнул:
— «Пусть закончит, мы выскажемся потом».
— Для меня это ничего не значит, я хоть сейчас могу уйти. Но для всех нас, людей чести, это пятно на репутации. Поэтому я обдумал все и, поскольку уходить в одиночку не хочу, вот что я вам предлагаю. Мы все останемся или все уйдем. Давайте проголосуем. Я подожду. Но учтите, что Темпус не хочет, чтобы рядом с ним у Стены Чародеев был хотя бы один человек, который не расстался с гильдией по-хорошему.
Когда они проголосовали под руководством Стратона, решив придерживаться правил, которые всю жизнь нарушали, Крит честно сказал им, что рад сделанному ими выбору.
— Теперь я разобью вас на команды, и каждый из вас должен найти человека, наемника не из нашей среды, достаточно тренированного и способного держать меч, занять место на вашей койке. Вы должны назвать его «братом» и оставить вместо себя. И когда мы покинем город, нас проводят до ворот «пасынки» — учитывая то, что мы здесь сделали, одного этого имени будет достаточно, чтобы поддерживать в городе спокойствие. У гильдии есть план замены бойцов. Мы скинемся, чтобы нанять их. Тогда они останутся здесь, а мы отправимся на север все вместе и к следующему полудню будем в Тайзе, чем удивим Темпуса.
Так сказал он им, и они согласились.
Кэролайн ЧЕРРИ
КОЛДУНЬЯ
В один из вечеров с севера, из холодных краев прилетел ветер, принеся необычную, пропитанную дождем свежесть на улицы Низовья, прошелся вдоль Белой Лошади, где как обычно было многолюдно, и ворвался на единственный в городе мост, где пасынки не скрывали своего присутствия, установив сторожевой пост. В эти беспокойные времена дела складывались неважно. Прежние властители Санктуария довольствовались тем, что вели наблюдение и собирали информацию. Теперь, когда на улицах царили беспорядки и частенько приходилось пускать в ход кулаки, они старались контролировать любое передвижение между Подветренной и Лабиринтом.
Этой ночью был убит еще один охранник, заколот на посту рядом со сторожевой будкой; куда девался второй — никто не знал. Слух об этом распространился по всем близлежащим кварталам, и движение на мосту увеличилось, несмотря на усиливающиеся раскаты грома — те, кто на день-два задержался на том или другом берегу Белой Лошади, узнав о случившемся, подгоняемые ветром, спешили перейти через мост, чтобы поскорее вернуться домой. Одни из прохожих содрогались при виде убитого охранника, чьи глаза стеклянно смотрели в небо; другие посмеивались над мертвецом, рот которого был открыт, словно он собирался что-то сказать.