В.: И как вы поступили?
С.: Я остановил его. То есть не сразу. Поравнялся с ним и
давай кричать. Раз пять, наверное, крикнул, а он вроде и не слышит. Потом как
развернется – и у меня на боку вот такая вмятина. А машина, между прочим,
казенная. Тогда я начал сигналить и опять закричал, и на этот раз он, видно,
услышал. Тормознул и смотрит на меня. Ты что же, спрашиваю, делаешь?
В.: И что он ответил?
С.: Он сказал «привет». И все. «Привет, Кит». Как будто все
в ажуре.
В.: И как вы отреагировали?
С.: Я, признаться, сорвался. Прямо озверел. А Джонни
озирается по сторонам и держится за борт, будто выпасть боится. Тут я вижу, что
он совсем плох, он всегда был худющий, а тут еще весь побелел, и рот у него…
как бы сказать… вниз опустился. Сначала он даже не понимал, о чем ему толкую.
Но потом обернулся и увидел, что творится с линией.
В.: И что же он сказал?
С.: Извинился. Потом… закачался, что ли, и прикрыл лицо
рукой. Я спросил, что с ним, а он… понес какую-то чушь. Полную ахинею.
В.: Мистер Стрэнг, комитет особенно интересует все, что
говорил Смит, – его слова могут многое прояснить. Постарайтесь поточнее
вспомнить, что он сказал.
С.: Сначала он сказал, что все в порядке, вот только пахнет
паленой резиной. Мол, покрышки горят. На костре. Потом он говорит: «Аккумулятор
взорвется, если вы его подключите». И еще что-то вроде: «Оба динамика на
солнце. Так что деревья будут в сохранности». Точнее не вспомню. Я же говорю,
чушь какая-то.
В.: Что произошло дальше?
С.: Он начал вываливаться. Я схватил его за плечо, и рука
его – та, которой он прикрывала лицо, – упала. Я увидел, что правый глаз у него
как будто кровью налит. И тут он потерял сознание.
В.: Больше он ничего не сказал перед тем, как потерять
сознание?
С.: Сказал, сэр.
В.: Что же?
С.: Он сказал: «О Стилсоне, папа, подумаем после, сейчас он
в мертвой зоне».
В.: Вы точно помните? Он произнес именно эти слова?
С.: Да, сэр. Я их никогда не забуду.
…очнулся я в ремонтной мастерской, в самом начале
Роузмонт-авеню. Кит сказал, чтобы я немедленно шел к врачу, иначе он не
допустит меня к работе. Мне стало страшно, папа, но не из-за того, о чем
подумал Кит. В общем, я сходил к невропатологу, которого рекомендовал мне Сэм
Вейзак в своем письме в начале ноября. Видишь ли, я написал Сэму, что
побаиваюсь водить машину, так как иногда у меня двоится в глазах. Сэм сразу же
подтвердил, что симптомы очень тревожные, но не рискнул ставить диагноз на
расстоянии и посоветовал обратиться к доктору Вэнну.
К Вэнну я пошел не сразу. Мозг может сыграть злую шутку с
каждым, и я полагал, пока не произошел случай с дорожной разметкой, что эти
симптомы – явление временное и все наладится. Видимо, я просто не хотел думать
о неблагоприятном исходе. Но дорожная история оказалась последней каплей. Я
пошел к врачу потому, что мне стало страшно. Не за себя – за всех.
Словом, я обратился к доктору Вэнну, он меня обследовал и
выложил все начистоту. И выяснилось, что времени у меня меньше, чем я думал,
поскольку…
Выдержка из свидетельских показаний, заслушанных так
называемым «Стилсоновским комитетом» под председательством сенатора от штата
Мэн Уильяма Коэна. Опрос ведет Норман Д. Верайзер, главный юрисконсульт
комитета. Свидетель – доктор Квентин М. Вэнн, проживающий по адресу: 17,
Паркленд-драйв, Финикс, штат Аризона.
Дата – 22 августа 1979 г.
Верайзер: Когда вы закончили обследование и поставили
диагноз, вы пригласили Джона Смита?
Вэнн: Да. Это был трудный разговор. Такие разговоры легкими
не бывают.
В.: Вы не могли бы вкратце рассказать, о чем у вас шла речь?
Вэнн: Пожалуй. Я полагаю, что в этих необычных
обстоятельствах имею право нарушить врачебную тайну. Прежде всего я сказал
Смиту, что случившееся вызвало у него сильное эмоциональное потрясение. Он подтвердил
это. Правый глаз у него был очень красный из-за лопнувшего капилляра, хотя и
наблюдалось некоторое улучшение. Позвольте мне объяснить на схеме… (Часть
стенограммы опущена.)
В.: Как на это реагировал Смит?
Вэнн: Он спросил меня о последней стадии. Это его слова –
«последняя стадия». Должен сознаться, что его спокойствие и мужество произвели
на меня впечатление.
В.: И какой же представлялась вам последняя стадия?
Вэнн: Простите? Мне казалось, я внес достаточную ясность. У
Джона Смита была прогрессирующая опухоль в теменной области головного мозга.
(Волнение в зале; короткий перерыв.)
В.: Извините, доктор, за эту вынужденную паузу. Я бы хотел
напомнить присутствующим, что у нас рабочее заседание комитета и что идет
расследование, а не программа ужасов. Прошу соблюдать порядок, в противном
случае я прикажу очистить зал.
Вэнн: Я к вашим услугам, мистер Верайзер.
В.: Благодарю вас, доктор. Не сообщите ли вы комитету, как
Смит воспринял это известие?
Вэнн: Спокойно. Поразительно спокойно. Хотя и признался, что
ему страшно. Думаю, он уже сам поставил себе диагноз, и этот диагноз совпал с
моим. А потом спросил, сколько ему осталось жить.
В.: И каков был ваш ответ?
Вэнн: Я сказал, что вопрос этот беспредметен, пока не
определены дальнейшие шаги. Я сказал, что необходима операция. Хочу отметить,
что тогда мне не было ничего известно о его коме и необыкновенном – почти
сверхъестественном – выздоровлении.
В.: Что же он ответил?
Вэнн: Что операции не будет. Спокойно, но твердо: никакой
операции. Надеюсь, сказал я, вы передумаете – ведь отказываясь от операции, вы
подписываете себе смертный приговор.
В.: Смит как-нибудь реагировал на это?
Вэнн: Он попросил меня уточнить, сколько он проживет без
операции.
В.: Вы сообщили ему свое мнение?
Вэнн: Да, в общих чертах. Я сказал, что процесс развития
опухоли трудно прогнозировать и что у некоторых моих пациентов опухоль дремала
и по два года, – правда, такие случаи нетипичны. Я сказал, что без операции он
может реально рассчитывать на восемь месяцев, максимум на год и восемь месяцев.
В.: И тем не менее от отказался от операции?
Вэнн: Да.
В.: Не произошло ли что-нибудь необычное, когда Смит выходил
из вашего кабинета?