— Да.
Я подумал, что на этом и надо закруглиться, но у мальчиков в
подвале было на этот счет свое мнение.
— Бонни, она с кем-нибудь встречалась?
На другом конце провода воцарилось молчание. Я протянул руку
к страницам ежегодников Джо, полученным по факсу. С ноября 1993-го до августа
1994-го. Все заполненные аккуратным почерком Джо. Интересно, стоял ли здесь
факс до ее смерти? Я не помнил. Я слишком многого не помнил.
— Бонни, если ты что-то знаешь, пожалуйста, скажи. Я смогу
простить ее, если придется, но я не могу простить того, чего не знаю…
— Извини. — Из трубки донесся нервный смешок. — Просто я
сначала не поняла. Встречаться с кем-то… для Джо, которую я знала, такое просто
невозможно… вот я и не сразу сообразила, что ты говоришь о ней. Я подумала, что
ты, возможно, имеешь в виду психоаналитика, но речь не о нем, не так ли? Ты
спрашиваешь, не встречалась ли она с каким-то мужчиной. Бойфрендом.
— Именно так.
Буквы на страничках ежегодника прыгали у меня перед глазами.
Искреннее недоумение, прозвучавшее в голосе Бонни, порадовало меня, но не
настолько, как я мог бы ожидать. Потому что я и так все знал. И дело даже не в
эпизоде из фильма про Перри Мейсона. Мы же говорили о Джо. Моей Джо!
— Майк, — Бонни говорила со мной, как с душевнобольным, —
она любила тебя. Только тебя.
— Да, полагаю, что любила. — Страницы ежегодника показывали,
какую активную жизнь вела моя жена. «СК Мэна»… суповые кухни. «ЖенНоч» —
ночлежки для женщин. «МолНоч» — ночлежки для молодежи. «Друзья библиотек Мэна».
Два или три заседания различных комитетов в месяц, иногда два или три заседания
в неделю, а я ничего не замечал. Я спасал от опасности других женщин. — Я тоже ее
любил, Бонни, но в последние десять месяцев своей жизни она чем-то занималась.
Она ничего не говорила тебе, когда вы ехали на заседание совета директоров
«Суповых кухонь» или «Друзей библиотек»?
Опять молчание.
— Бонни?
Я оторвал трубку от уха, чтобы увидеть красную лампочку,
свидетельствующую о том, что аккумулятор сел. Лампочка не горела. Я вновь
вернул трубку к уху.
— Бонни, в чем дело?
— В последние девять или десять месяцев ее жизни мы никуда
не ездили. По телефону разговаривали, один раз, помнится, встретились на ленче
в Уотервилле, но ездить — не ездили. Она ушла из всех советов.
Я вновь проглядел страницы ежегодников, Заседания советов
директоров следовали один из другим, в том числе и «Суповых кухонь».
— Ничего не понимаю. Она ушла из «Суповых кухонь»?
Опять пауза, на этот раз короткая.
— Нет, Майк. Она прекратила участие в работе всех
благотворительных организаций. В «Ночлежках для женщин» и «Ночлежках для
молодежи» — с конца 1993 года, когда истек срок. А из «Суповых кухонь» и
«Друзей библиотек» она ушла то ли в октябре, то ли в ноябре.
Страницы, присланные Уэрдом, говорили о другом. Заседания в
1993 году, заседания в 1994 году. Десятки заседаний советов директоров, в
работе которых она более не участвовала. Она приезжала сюда. Вместо заседаний
она ехала в Тэ-Эр, я мог в этом поклясться.
Но зачем?
Глава 17
Дивоур, конечно, сошел с ума, обезумел, иначе и не скажешь,
но, однако, он сумел застать меня врасплох, подловить в самый неудачный для
меня момент, когда я ничего не мог ему противопоставить. И я думаю, все
последующие события были уже предопределены. Начиная с нашей встречи и
заканчивая той жуткой грозой, о которой до сих пор говорят в этих местах. И
развивались эти события по нарастающей, словно сходящая с гор лавина.
Во второй половине пятницы я чувствовал себя превосходно.
Разговор с Бонни оставил без ответа множество вопросов, но оказал тонизирующее
воздействие. На обед я приготовил себе овощное рагу (искупал грехи за последний
визит в «Деревенское кафе», где дал волю чревоугодию), съел его перед
телевизором: шел вечерний выпуск новостей. По другую сторону озера солнце
клонилось к горам и заливало гостиную золотом. Когда же Том Брокау закрыл
лавочку, я решил пройтись по Улице на север (знал, что далеко все равно не
уйти, и я успею вернуться до наступления темноты) и обдумать новые сведения,
полученные от Билла Дина и Бонни Амудсон. Мне нравилось совмещать пешие
прогулки с процессом осмысления имеющейся в моем распоряжении информации. В
ходе таких вот прогулок зачастую рождались самые удачные повороты сюжетов моих
романов.
Я спустился по ступеням-шпалам, по-прежнему в отличном
настроении, и, пройдя вдоль Улицы, остановился, чтобы взглянуть на Зеленую
Даму. Даже освещенная лучами солнца она скорее походила на женщину в зеленом
платье с вытянутой рукой, чем на зеленую березку, за которой росла засохшая сосна
с торчащей в сторону веткой. И Зеленая Дама словно говорила мне: идите на
север, молодой человек, идите. Что ж, молодым я себя уже не считал, но идти
мог. И на север тоже. Благо, путь, по моим расчетам, предстоял недальний.
Однако я постоял еще несколько мгновений, изучая лицо,
которое видел в листве, и мне не понравилась ухмылка, появившаяся стараниями
легкого порыва ветра. Наверное, уже тогда в моей душе зародилась тревога, но
меня занимало другое, так что первый сигнал я проигнорировал. И двинулся на
север, гадая, о чем могла писать Джо, а к тому времени я все более утверждался
в мысли, что рукопись существовала. Иначе с чего взяться в ее студии моей
старой пишущей машинке? Я решил, что внимательно осмотрю и дом, и студию. И
тогда… помогите, я тону. Голос шел из лесов, из воды, изнутри. На мгновение
закружилась голова. Я остановился. Никогда в жизни мне не было так плохо.
Сдавило грудь. Желудок свернулся холодным узлом. Глаза залила ледяная вода, и я
уже знал, что за этим последует. Нет, попытался выкрикнуть я, но ни звука не
сорвалось с губ.
Зато рот вновь наполнился металлическим привкусом холодной
озерной воды, а деревья поплыли перед глазами, словно я смотрел на них снизу
вверх через слой прозрачной жидкости. И давление на грудь локализовалось в двух
местах. Словно две руки держали меня под водой.
— Может, кто-нибудь это прекратит? — спросил кто-то — почти
выкрикнул. На Улице, кроме меня, никого не было, но голос этот я услышал
отчетливо. — Может, кто-нибудь это прекратит?
А затем зазвучал другой голос, доносящийся не снаружи, а
звучащий в моей голове. Я словно слышал чужие мысли. Они бились о мой череп,
как мотыльки, залетевшие в японский фонарик.
Помогите, я тону
Помогите, я тону
Мужчина в синей
Фуражке схватил меня