Сталвиг опять был в постели и все еще был взбудоражен таинственностью и невероятностью всего происходящего.
Так и не сомкнув глаз, он вдруг услышал легкий стук в дверь.
Мгновенный, парализующий волю страх и сомнение охватили все его существо. С трудом скрывая волнение, он подошел к двери и, не открывая ее, спросил:
— Кто там?
В ответ послышался тихий голос Иллиры:
— Это я, Альтен, я пришла, как мы и договорились с тобой утром, чтобы отплатить тебе добром.
Долгая пауза… Потому что в душе у него бушевали самые различные чувства: растерянность и сомнение, а также смутно зарождающееся разочарование. Ответа не было так долго, что женский голос продолжил:
— Мой кузнец, как ты его называешь, отправился в храм Ильса, и вернется лишь утром.
Он с удовольствием поверил бы в то, что это правда, так как уже был настрои на свидание с ней. Но холодный расчет, подсказавший, что лучше всего для него будет отказать ей, оказался сильнее желания. А может быть, подумал он, это Азиуна, которую ее негодный брат-любовник заставил сделать еще одну попытку проникнуть в дом лекаря, с тем, чтобы с ее помощью он мог еще раз попытаться пройти сквозь сплошные стены. И тогда, если вмешается сама смерть, бог Ильс снова будет посрамлен.
Поразмыслив в таком духе, Сталвиг неохотно сказал:
— Ты можешь считать себя свободной от своего обещания, Иллира! Судьба вновь распорядилась таким образом, что лишает меня одного из самых больших удовольствий в жизни. А тебе она предоставляет возможность сохранить верность этому твоему неуклюжему монстру. — С тяжелым вздохом лекарь закончил: — Возможно, в следующий раз судьба будет ко мне добрее.
Вернувшись в постель и развалясь на овечьих шкурах, он чисто по-мужски подумал, что для мужчины, который провел ночь с богиней, еще не все потеряно.
И действительно…
Затем он вдруг вспомнил, с каких нежных объятий этой ласковой «Иллиры» все начиналось, и почувствовал, что постепенно расслабляется.
Вот тогда он и забылся легким безмятежным сном.
Джанет МОРРИС
ЛЮБИМЕЦ БОГА ВАШАНКИ
На Санктуарий с неимоверной яростью и силой обрушилась дикая гроза, как наказанье господне местным ворам и бродягам за их неправедные дела. С небес сыпались градины величиной с кулак. Градом разбило набережную в гавани, повыбивало стекла в окнах домов по Улице Красных Фонарей, ощутимо пострадал и храм Ильса, одного из самых почитаемых богов покоренных илсигов.
Сопровождавшие грозу ослепительно яркие молнии, срываясь с разверзшихся небес, метались, как угорелые, между ними и вершинами гор, вызывая в ближайших окрестностях оглушительный гром, треск и всеобщее сотрясение.
Одна из таких молний, ярко вспыхнув, ударила в купол дворца Принца Кадакитиса, оставив изображенное огромными иератическими буквами и будто выплавленное в суровом камне имя бога Вашанки, Бога-Громовержца, отчетливо видимое издалека.
Другая молния, ворвавшись в окно обнесенного стеной особняка Джабала, облетела вокруг кресла ручной работы, в котором в этом момент сидел сам хозяин, чье лоснящееся черное лицо буквально посинело от ужаса.
Пока молния в фантастическом танце носилась между домом работорговца и помертвевшим от страха городом, некий наемник по имени Темпус занимался тем, что с риском для жизни объезжал молодого сирского коня. Он перекупил этого невиданного, серой с серебристым оттенком масти скакуна у человека, обязанного ему спасением жизни собственного отца.
— Полегче, полегче! — сказал он, обращаясь к коню, резко рванувшемуся в сторону, в результате чего в лицо Темпусу полетела грязь из-под копыт. Тот проклял эту грязь, и этот ливень, и то, что после этих занятий с лошадью придется ему зарабатывать на хлеб насущный. Что же касается этого жеребца с зверской, как у злого духа, мордой, который то всхрапывая и упираясь ногами в землю, то резко вскидывая в воздух подбитые железом копыта, носился невообразимыми кругами, то тут уж пожаловаться было некому, оставалось лишь тихо подвывать.
Лошадь бешено крутилась под ним и прыгала, а он управлял ее движением, ослабив поводья и лишь стискивая коленями ее бока, стараясь при этом вовремя приподняться над крупом. Если работорговцу придется признать тот факт, что он содержит собственное войско, то подкупленный им наемник Гирдсман будет разжалован в солдаты. Тогда он и растолкует этому раскормленному, вонючему, заносчивому купцу Джабалу, что он пропал. Это он считал своей обязанностью, своим долгом перед Принцем, правителем Рэнканы, которому клятвенно обещал помогать.
На счету у Темпуса уже двенадцать укрощенных злых духов. Этот, выделывающий сейчас кренделя под ним, будет тринадцатым.
— Да пропади ты пропадом, — в сердцах выругался Темпус, уставший от выездки в такую погоду.
Взмыленный конь, тряхнув головой и поведя ушами, выгнул шею и устремился вперед. Только и мелькали в воздухе то зубы, то копыта. Звонкое ржанье. Затем оно постепенно стихло.
Он дал коню немного передохнуть, легонько похлопывая животное по шее и что-то ласковое нашептывая ему на ухо. Затем, при свете вспыхнувшей молнии, оседлал его и повел прогулочным шагом в город.
Их движение было прервано шальной молнией, очертившей полный круг над их головами.
— Стой! Стой!..
Охваченный дрожью, как новорожденный жеребенок, конь остановился. Даже сквозь плотно прикрытые веки Темпус почувствовал, как полыхнул ослепительно яркий свет, и глаза его заслезились, а в ушах раздался, подобно раскату грома, вселяющий ужас низкий голос:
— Ты мой!
— Я и не сомневался в этом, — с раздражением в голосе ответил Темпус.
— Ты то и дело в этом сомневаешься! — ворчливо пророкотал голос, если, конечно, допустить, что гром может быть ворчливым. — Ты проявил ослушание и вероломство, и это несмотря на данное тобою мне обещание. С тех пор, как ты отказался от престолонаследования, ты уже побывал и магом, и философом, и ревностным приверженцем Ордена Голубой Звезды, и…
— Постой, Бог! Я ведь был, кроме того, и рогоносцем, и военным пехотинцем, а затем и генералом. Я столько железа загнал в тела людей, что со мной не сравнятся и десять человек, прожившие столько же, сколько я. А теперь вот ты запугиваешь меня громом небесным и опоясываешь молниями, несмотря на то, что я нахожусь здесь именно для того, чтобы повысить авторитет твой среди этих неверных. Я строю этот проклятый храм в твою честь с такой скоростью, насколько это в моих силах. Я ведь не священнослужитель, чтобы меня можно было запугать высокими словами и впечатляющими мистификациями. Угомонись ты, и хватит засыпать эти лачуги молниями. Они, эти несчастные, не заслуживают моего покровительства, как не заслуживают тебя!
Налетевший с шумом сильный порыв ветра чуть не сорвал со спины Темпуса утепленный шерстью плащ.