Труд - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Золя cтр.№ 102

— Доктор, — сказала она, объяснив Новару, в чем дело, — вы не поверите, какое ужасное волнение я испытываю! Мне чудится, будто я присутствую при воскресении. Сердце мое сжимается, мне кажется, что это какой-то чудесный знак, предвещающий необыкновенные события.

Ыопар улыбнулся этим словам, проникнутым женской нервозностью. Он захотел лично убедиться, в каком состоянии находится старик. Но г-н Жером не был удобным больным: дверь его комнаты была заперта для врачей так же, как и для всех прочих смертных; а так как болезнь его не поддавалась никакому лечению, то доктор уже много лет не посещал его. Поэтому Новару пришлось ограничиться тем, что он подождал в парке выезда старика, поклонился ему, прошелся с ним по дороге. Он даже заговорил с ним и увидел, как глаза г-на Жерома оживились, губы смутно пролепетали что-то. Это поразило доктора, произвело на него глубокое впечатление.

— Вы правы, сударыня, — сказал он Сюзанне, — это весьма странный случай. Очевидно, здесь налицо кризис, охвативший все существо больного и, должно быть, вызванный глубоким внутренним потрясением.

— Каков же будет ваш прогноз, доктор, и чем можем мы помочь больному? — с волнением спросила Сюзанна.

— О! Помочь мы не можем ничем, это, к сожалению, бесспорно. Что же касается прогноза, то я не берусь ничего предсказывать… Все же я должен заметить, что подобные случаи, хотя и редко, но бывали. Так, например, я помню, что видел в Сен-Кронской богадельне старика, который находился там уже около сорока лет, причем от него никогда не слышали ни единого слова. Вдруг он как будто проснулся и заговорил, сначала неясно, потом вполне отчетливо: это был непрерывный поток слов, целые часы непрекращающейся болтовни. Но самым поразительным было то, что этот старик, на которого смотрели, как на идиота, все видел, все слышал, все понимал в течение сорока лет кажущейся умственной дремоты. Этот безудержный поток слов как раз и представлял собою нескончаемый рассказ о тех ощущениях и воспоминаниях, которые накопились в его душе со дня поступления в богадельню.

Трепет охватил Сюзанну.

— А что сталось с этим несчастным? — спросила она, стараясь скрыть мучительное волнение, которое вызвал в ней рассказ доктора.

Секунду Новар колебался.

— Он умер через три дня. Не стану скрывать от вас, сударыня, что подобного рода кризисы почти всегда служат симптомами близкого конца. Здесь применим неувядаемый образ лампы, вспыхивающей ярким светом перед тем, как погаснуть.

Наступило глубокое молчание. Сюзанна побледнела, она почувствовала холодное дыхание смерти. Но не близкая смерть несчастного старика пугала и мучила ее, а нечто другое: неужели ее дед все видел, все слышал, все понимал, подобно тому старику из богадельни? Она задала врачу еще один вопрос:

— Не думаете ли вы, доктор, что умственные способности нашего дорогого больного бездействуют? Как, по-вашему: сознает он что-нибудь, мыслит?

Новар ответил неопределенным жестом, жестом ученого, который не решается ничего утверждать, не опираясь на твердые данные опыта:

— О сударыня, это вопрос сложный. В этой области все возможно: мозг — тайна, и мы лишь с трудом проникаем в нее. Дар речи может быть утрачен, а умственные способности остаются невредимыми: ведь перестать говорить еще не значит перестать думать… Однако я склонен предположить в данном случае ослабление всех умственных способностей: мне все время казалось, что господин Жером окончательно впал в старческое слабоумие.

— Но ведь, по вашим словам, возможно, что его умственные способности остались невредимыми.

— Вполне возможно, и я даже начинаю склоняться к этой мысли; доказательством тому служит пробуждение всего его существа, которое сказывается в постепенном возвращении дара речи.

Этот разговор мучительно отозвался в душе Сюзанны. Отныне, задерживаясь в комнате своего дедушки, присутствуя при его воскресении, она не могла отделаться от чувства тайного ужаса. Если он все видел, все слышал, все понимал, обреченный параличом на безмолвие и неподвижность, — какая страшная драма должна была разыгрываться в глубине его души! В течение более чем тридцати лет он был бесстрастным свидетелем быстрого упадка своего рода; его ясные глаза видели, как члены этого рода, которым кружило голову их богатство, все быстрее скользили в пропасть. На протяжении всего только двух поколений всепожирающий огонь наслаждения поглотил состояние, накопленное его отцом и им самим и казавшееся ему несокрушимо прочным. Он видел, как его сын Мишель, овдовев, разорился, швыряя деньги на дорогих кокоток, и кончил самоубийством; видел, как дочь его Лора, впав в безудержный мистицизм, ушла в монастырь; как его второй сын, Филипп, женившийся на развратнице, бессмысленно прожил свою жизнь и был убит на дуэли. Он видел, как его внук Гюстав, сын Мишеля, бежал с любовницей отца, похитив сто тысяч франков, приготовленных для уплаты долга, и тем толкнул Мишеля на самоубийство; как другой его внук, Андре, сын Филиппа, был помещен в дом умалишенных. Он видел, как Буажелен, муж его внучки Сюзанны, купил «Бездну», находившуюся тогда в критическом положении, и доверил руководство ею своему небогатому кузену Делаво; видел, как тот сначала улучшил на короткое время дела завода, а затем сжег его, когда предприятие уже клонилось к упадку, сжег в тот самый вечер, когда понял, где таился гибельный яд, когда узнал, что его обманывали собственная жена Фернанда и щеголь Буажелен, которые опьяняли друг друга исступленной жаждой наслаждений и роскоши и довели до гибели все, что их окружало. Г-н Жером получил «Бездну» еще третьестепенным заводом из рук своего отца, расширил ее до гигантских размеров в надежде, что его род превратит «Бездну» в целый город, в царство железа и стали; а затем он увидел, что завод, его любимое детище, так быстро пришел в упадок, что уже во втором поколении Кюриньонов от него не осталось камня на камне. В его роде, в этой чреде поколений нищих рабочих, медленно накоплялась та творческая сила, которая расцвела в его отце и в нем самом: теперь он видел, как его род быстро разложился, выродился, погиб под разрушительным! влиянием богатства, словно у его внуков уже ничего не осталось от той героической воли к труду, которая была в прежних Кюриньонах. Какая мрачная повесть сложилась, должно быть, в мозгу этого восьмидесятивосьмилетнего старца, какая цепь ужасающих фактов, подводящих итог целому столетию труда, освещающих прошлое, настоящее и будущее этой семьи! Как страшно было думать, что мозг, в котором дремала эта повесть, медленно просыпается и что с уст старика вот-вот хлынет поток грозных, правдивых слов, если только его лепечущие губы смогут отчетливо выговорить слова!

Этого-то страшного пробуждения и ждала со все возрастающим страхом Сюзанна. Ведь она и ее сын — последние в роду; Поль единственный мужской представитель семьи Кюриньонов. Ее тетка Лора недавно умерла в монастыре кармелиток, где провела более сорока лет; двоюродный брат Андре давно умер в доме умалишенных, куда был помещен еще в детстве. И теперь, когда Поль посещал вместе с матерью г-на Жерома, тот смотрел на него долгим взглядом, в котором ясно сквозила сознательная мысль. Перед стариком стоял единственный и хрупкий отпрыск мощного ствола того дуба, который он когдато надеялся видеть бурно растущим и разветвляющимся во все стороны. Разве дерево его семьи не содержало в себе новых соков, запаса здоровья и мощи, почерпнутого в крепких и сильных предках-рабочих? Разве не предстояло его потомству расцвести, распространиться вширь, завоевать все блага и все радости земли? И что же! Уже в его внуках эти соки иссякли: извращенная жизнь богачей на протяжении менее полувека испепелила издревле накопленный запас дедовских сил. Теперь этот опечаленный старик, последний свидетель былого, живший среди груды развалин, видел перед собою лишь Поля, тонкого, нежного юношу, которого жизнь, казалось, намеренно оставила в дар Кюриньонам: то был драгоценный отпрыск, сохранившийся для того, чтобы род их мог снова пустить корни и расцвести на новой почве. Какая горечь, какая мучительная ирония была заключена в том обстоятельстве, что ныне один Поль, спокойный и рассудительный ребенок, оставался в огромном гердашском доме, в том царственном жилище, за которое г-н Жером некогда так дорого заплатил в горделивой надежде заселить его когда-нибудь своими многочисленными потомками! В ту пору г-н Жером мысленно уже видел, как в этих обширных комнатах поселятся несколько семейств, уже слышал смех многочисленных мальчиков и девочек, которых становилось все больше; он хотел превратить гердашский дом в счастливое, роскошное семейное обиталище, в царство, в котором должна была господствовать постепенно разраставшаяся династия Кюриньонов. А на деле случилось так, что эти комнаты день за днем все более пустели; опьянение, безумие, смерть обрушились на дом; и наконец явилась развратительница, довершившая катастрофу; со времени пожара на «Бездне» две трети комнат стояли запертыми, весь третий этаж пустовал, даже парадные гостиные внизу открывались лишь по субботам, чтобы впустить в них солнечный свет. Роду Кюриньонов предстояло угаснуть, если только Поль не восстановит его; а то царство, где должна была протекать цветущая жизнь этого рода, превратилось в огромный пустой дом, который тяжким бременем лежал на плечах жившей в нем внутренне разъединенной семьи; этот дом ожидало забвение, запустение, если только в него не вольется новая жизнь.