Жерминаль - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Золя cтр.№ 77

Его прервал насмешливый голос:

- Ну да, работает!.. За него жена работает...

Шаваль густо покраснел и выругался:

- Убирайтесь вы к черту! Или запрещается работать?

- Да, запрещается, - крикнул Этьен. - Когда товарищи терпят лишения ради общего блага, запрещается быть эгоистом, лицемером и вставать на сторону хозяев! Если бы забастовка охватила все шахты до единой, мы давно стали бы господами положения... Раз на копях Монсу забастовали - в Вандаме ни один человек не должен был спуститься в шахту. Мы нанесли бы хозяевам решающий удар, если бы работа остановилась во всем краю, не только здесь, но и у господина Денелена... Понял? В забоях Жан-Барта только предатели рубят уголь... Да, да... все вы там предатели.

Вокруг Шаваля люди угрожающе зарокотали, замахали руками, послышались крики: "Бей его! Бей предателя!" Он побледнел. Но неистовое желание восторжествовать над Этьеном внушило ему некую мысль. Он гордо выпрямился:

- Ну так слушайте! Все слушайте! Приходите завтра в Жан-Барт и увидите, работаю ли я!.. Мы на вашей стороне. Товарищи послали меня сказать вам это. Надо загасить топки, надо, чтоб и машинисты тоже забастовали. Пусть себе насосы остановятся. Тем лучше. Вода затопит шахту. Все полетит к черту!

Шавалю тоже рукоплескали, и с этой минуты Этьсна оттерли в сторону. Один за другим на пень залезали ораторы и произносили речи, утопавшие в шуме; они жестикулировали, предлагали самые крайние меры. Всеми овладело какое-то исступление, неистовство, свойственное фанатикам, когда они, устав надеяться на долгожданное чудо, решают наконец вызвать его сами. Люди, у которых в голове мутилось от голода, мечтали о пожарах и кровопролитии, за коими немедленно воссияет апофеоз - придет всемирное счастье.

Луна заливала своим безмятежным светом бушующую толпу; лесную тишину нарушали крики, призывавшие к резне. Подмерзший мох хрустел под ногами, а могучие буки, ветви которых вырисовывались в светлом небе тонким черным узором, не слышали, не замечали обездоленных, суетившихся у их подножия.

В суматохе супруги Маэ оказались рядом; оба были выбиты из колеи, утратили свое здравомыслие, и, дойдя до предела отчаяния, мучившего их целый месяц, рукоплескали Леваку, который, подливая масла в огонь, требовал смерти инженеров. Пьерон куда-то исчез. Бессмертный и Мук говорили разом, кричали что-то гневное и бессвязное, чего никто не мог разобрать. Захарий "для смеху" предлагал, чтобы снесли разом все церкви, а Муке изо всей силы стучал о землю своей клюшкой - просто для того, чтобы шуму было побольше. Женщины подхлестывали друг друга; жена Левака, подбоченившись, напала на свою дочь Филомену, обвиняя ее в тем, что она над людьми смеется; Мукетта кричала, что надо силой стащить жандармов с лошадей; Горелая отколотила Лидию за то, что девчонка не нарвала листьев одуванчика, и, разгорячившись, старуха продолжала размахивать кулаками, адресуя свои удары всем хозяевам и страстно желая, чтобы они попали ей в руки. Жанлен оторопел и на мгновение притих, когда Бебер узнал от мальчишки-откатчика, что жена Раснера видела, как они утащили крольчиху, но затем Жанлен решил, что, возвращаясь домой, он потихоньку выпустит ее у дверей заведения Раснера, и, успокоив себя таким решением, принялся орать еще громче прежнего, раскрыл свой новенький складной нож и размахивал им, гордясь тем, что лезвие блестит при луне.

- Товарищи! Товарищи! - кричал охрипшим голосом измученный Этьен, пытаясь добиться хоть короткого молчания и окончательно столковаться.

Наконец толпа умолкла и стала слушать.

- Товарищи! Завтра утром соберемся у шахты Жан-Барт. Решено?

- Да, да! В Жан-Барт. Смерть предателям!

Трехтысячный хор голосов поднялся к бескрайнему небу, прокатился в даль, залитую чистым лунным сиянием, и замер.

В четыре часа утра луна зашла, настал непроглядный мрак. У Денеленов все еще спали; двери и окна были заперты, старый кирпичный дом, отделенный от шахты Жан-Барт большим запущенным садом, стоял немой и мрачный. Другой, стороной он выходил на дорогу к Вандаму - большому селу, расположенному за лесом, километрах в трех.

Денелен, сильно уставший, так как вчера он почти не выходил из шахты, крепко спал, повернувшись лицом к стене. Вдруг ему приснилось, что его кто-то зовет. В конце концов он проснулся и, наяву услышал голос, окликавший его из сада, вскочил с постели и отворил окно. Он увидел одного из своих штейгеров.

- Что случилось? - спросил Декелей.

- Господин Денелен, рабочие взбунтовались. Половина смены отказалась работать и другим не дает спуститься в шахту.

Спросонок Денелен ничего не понял, в голове у него гудело. От промозглой сырости его стало знобить, словно от ледяного душа.

- Заставьте их спуститься, черт побери! - заикаясь, пробормотал он.

- Они целый час буянят, - продолжал штейгер. - Вот мы и решили вас позвать. Может, вам удастся их образумить.

- Хорошо. Сейчас иду.

Он быстро оделся. Голова была теперь совершенно ясная. Тревога отогнала сои. Как уйти из дому? Ни кухарка, ни слуга не пошевелились, воры свободно могут забраться в дом. Но с другой стороны лестничной площадки послышалось испуганное перешептывание, и, когда он вышел из спальни, отворилась дверь из комнаты дочерей, и они обе появились в белых капотах.

Люси, старшей дочери, высокой статной брюнетке, было двадцать два года, а младшей, Жанне, едва минуло девятнадцать; миниатюрная, с золотистыми косами, она была изящна, миловидна и ласкова.

- Отец, что случилось?

- Ничего серьезного, - ответил Денелен, чтобы успокоить дочерей. Кажется, там расшумелись какие-то буяны. Пойду посмотрю.

Но дочери взволновались и заявили, что не пустят его, пока он не выпьет чего-нибудь горячего. Иначе он непременно расхворается - ведь у него такай больной желудок. Отец отнекивался, заверял честным словом, что очень торопится.

- Слушай, - сказала наконец Жанна, обвив руками его шею. - Ну хоть выпей стаканчик рома и съешь два сухарика. А не послушаешься, так и буду висеть у тебя на шее, и тащи тогда меня с собой.

Денелену пришлось покориться, хотя он клялся и божился, что никакие сухари и печенья ему не полезут в глотку. Дочери побежали вниз по лестнице впереди него, каждая со свечой в руке. В столовой они принялись ухаживать за отцом - одна налила ему рому, другая сбегала в буфетную за сухариками:

Потеряв мать в раннем детстве, они росли, предоставленные сами себе, и воспитывались плохо, так как отец баловал их; старшая мечтала стать оперной певицей, а младшая безумно любила живопись и, как художница, отличалась весьма смелой манерой. Но когда у отца дела пошатнулись, начались денежные затруднения и нельзя было, как прежде, жить на широкую ногу, у девушек, Казавшихся экстравагантными особами, вдруг пробудились задатки весьма бережливых и сметливых хозяек, которые мигом обнаружат в счетах лавочников даже грошовые ошибки. При всех своих мальчишеских повадках они теперь сами стали в доме казначеями, берегли каждое су, торговались с поставщиками, не Шили себе новых нарядов, без конца переделывали свои старые платья и сумели наконец добиться, чтобы все в доме имело приличный вид, хотя нужда в семье с каждым днем возрастала.