Жерминаль - читать онлайн книгу. Автор: Эмиль Золя cтр.№ 130

Жена Левака в ужасе кричала:

- Ах ты старик проклятый! Да что же он натворил! Кто бы мог ждать от него этакого злодейства! А сноха-то его только вечером вернется! Обождите, я за ней сбегаю!

Отец и мать, убитые горем, не отвечали:

- Так я сбегаю? Пожалуй, оно лучше будет... Обождите.

Но, направляясь к двери, жена Левака заметила башмаки, принесенные старику. Весь поселок был в волнении, перед домом сгрудилась толпа. Пожалуй, еще украдут башмаки. А в этом-то доме некому их носить, мужчин тут теперь не осталось. И жена Левака потихоньку утащила башмаки. Бутлу они, наверно, будут впору.

В Рекильяре супруги Энбо долго ждали Грегуаров, беседуя с Негрелем. Он нарочно поднялся из шахты и теперь сообщал им некоторые подробности: есть надежда, что к вечеру удастся пробиться к узникам, но, вероятнее всего, спасатели найдут лишь трупы, - ведь там царит теперь мертвое молчание. Мать Катрин, сидевшая на балке, позади инженера, прислушивалась, бледная как полотно, и тут вдруг прибежала жена Левака, рассказала, что сделал старик. Маэ ответила лишь нетерпеливым жестом, но все же пошла за нею.

Госпожа Энбо лишилась чувств. Какой ужас! Бедненькая Сесиль! Всего лишь час тому назад она была такая веселая, оживленная! Пришлось увести г-жу Энбо о лачугу старика Мука. Неумелыми руками муж расстегнул ей лиф, с волнением вдыхая запах мускуса, исходивший от обнажившейся груди. А когда его супруга с рыданием бросилась на шею Негрелю и крепко обняла молодого инженера, потрясенного этой смертью, вдруг расстроившей его брак, обманутый муж смотрел, как они плачут, и в его сердце улеглась тревога. Страшное несчастье все уладило: г-н Энбо предпочитал терпеть возле жены своего племянника, опасаясь, что увидит на его месте собственного кучера.

Люди, брошенные в шахте на произвол судьбы, выли от ужаса. Вода доходила им до пояса. Рев потока их оглушал, грохот падавших остатков сруба, казалось, возвещал конец света, и совсем сводило их с ума ржание лошадей, запертых в конюшне, ужасный предсмертный вопль животных, которых убивают.

Мук выпустил Боевую. Старая лошадь дрожала и, широко открыв глаза, смотрела на все прибывавшую воду. Рудничный двор быстро затопило. При тусклом свете трех ламп, еще горевших под каменным сводом, видно было, как вздувается быстро бегущий зеленоватый поток. И вдруг, когда лошадь почувствовала, как эта ледяная вода смолила ей шерсть на брюхе, она понеслась, высоко вскидывая ноги, умчалась бешеным галопом и исчезла в глубине откаточного хода. Вслед за нею бросились бежать и люди.

- Ничего здесь не выйдет! - кричал Мук. - На Рекильяр держите!

Всех окрылила надежда спастись, выбравшись через соседнюю шахту, если только они успеют добраться туда, пока пути не отрезаны. Двадцать погибающих, толкая друг друга, бежали вереницей, высоко поднимая лампы для того, чтобы их не загасила вода. К счастью, выработка полого поднималась, и когда беглецы, боровшиеся с наводнением, прошли метров двести, вода уже не захлестывала их. В душах несчастных пробудились древние суеверия, и они заклинали землю пощадить их. Кто же, как не она, мстил за то, что ей перерезали артерии: оттого и хлынула вода - кровь земли, текущая по ее жилам. Какой-то старик бормотал полузабытые молитвы и выставлял в виде рогов согнутые большие пальцы, желая успокоить злых духов, царящих в шахтах.

У первого же разветвления выработки начались разногласия. Конюх призывал свернуть налево, другие уверяли, что надо идти вправо - так они значительно сократят путь. Потеряли на пререкания целую минуту.

- Ну и подыхайте тут, мне наплевать, - грубо крикнул Шаваль. - Я сюда пойду.

И он двинулся направо, двое углекопов последовали за ним. Остальные продолжали бежать за Мукой, который вырос в Рекильярской шахте. Однако он и сам колебался, не зная, куда сворачивать. У всех в голове помутилось, старые углекопы не узнавали знакомых штреков, которые тянулись перед ними, словно спутанные нити клубка. На каждом перекрестке в раздумье останавливались, а ведь надо было решать немедленно.

Этьен бежал последним, его задерживала Катрин, которую сковывали усталость и страх. Сам он тоже повернул бы вправо, как и Шаваль, считая, что тот выбрал верный путь. И все же он нарочно не пошел с Шавалем, пусть даже из-за этого пришлось бы навеки остаться под землей. А группа спасавшихся все таяла, люди сворачивали по своему разумению в тот или иной ход, и за стариком Муком бежало только семь человек.

- Обхвати меня за шею, я тебя понесу, - сказал Этьен, видя, что Катрин совсем ослабела.

- Нет, оставь! - тихо ответила она. - Я больше не могу... Лучше сразу умереть.

Они отстали от передних метров на пятьдесят, и Этьен, невзирая на сопротивление Катрин, взял ее на руки, как вдруг проход закрылся: огромная глыба рухнула и отрезала их от остальных. Вода, затапливая выработки, начала подмывать породу, со всех сторон происходили обвалы. Этьену и Катрин пришлось повернуть вспять. Все кончено теперь! Нечего и думать выбраться через Рекильярскую шахту. Единственная надежда подняться к верхнему горизонту: может быть, туда проникнут и освободят их, если вода спадет.

Этьен узнал наконец пласт Гильома.

- Вон что! Теперь я знаю, где мы, - сказал он. - Эх, дьявол, мы ведь по верному пути шли!.. А теперь попробуй-ка попади туда! Слушай, пойдем все прямо, потом поднимемся через печь.

Воды тут было им по грудь, и они шли медленно. Пока у них еще был свет, они не поддавались отчаянию; вторую лампу загасили, чтобы сберечь масло и перелить его затем в первую. Они уже подходили к "печи", как вдруг услышали позади себя шум и обернулись. Кто там? Может быть, и товарищам тоже обвал преградил дорогу и они повернули сюда. Издали доносилось шумное дыхание, они не могли понять, что за буря надвигается на них, подымая целые столбы брызг. И оба вскрикнули, увидя, как из мрака вырвалось какое-то белое чудище и, борясь с наводнением, старается приблизиться к ним, с трудом продираясь между крепями слишком узкого для нее хода. То была Боевая. От рудничного двора она, обезумев от ужаса, понеслась по темным галереям. Казалось, она знает дорогу в этом подземном городе, где жила одиннадцать лет, что глаза ее хорошо видят в густом мраке, в котором проходила ее жизнь. Она скакала, изогнув шею, вскидывая ноги, и, пробегая по тесным штрекам, заполняла весь пролет своим большим телом. Улицы следовали одна за другой, пути раздваивались, - ни разу лошадь не останавливалась на перекрестках в нерешительности. Куда бежала она? Быть может, к видению молодых своих дней, к той мельнице, где она родилась, к берегу Скарпы, к смутному воспоминанию о солнце, сиявшем в воздухе, как большая лампа. Лошадь хотела жить, пробудилась ее память; жажда вдохнуть еще раз воздух равнины гнала ее все вперед, вперед - туда, где перед нею, наверное, откроется выход к теплому небу, к свету. Давнюю покорность сменило вспыхнувшее возмущение: ведь шахта не только ослепила ее, но еще и вздумала ее убить. Вода преследовала ее, стегала по ногам, хлестала по крупу. Но чем дальше углублялась бегущая, тем теснее становились выработки, тем ниже нависала кровля, тем бугристее были стенки. И все же лошадь скакала, обдирая себе бока, оставляя на сучках Креплений лоскутья своей шкуры. Шахта словно сжималась со всех сторон, чтобы схватить ее, стиснуть и задушить.