Пришел в себя я только на следующий день рано утром. Я сидел
на своей веранде и отрешенно смотрел на Большую Дюну. Ураган уже прошел. С моря
дул мне в лицо приятный прохладный ветерок. На серо-голубом пасмурном небе еще
видна была бледная серебристая луна. Я смотрел вдаль на то место, где вчера
погиб Ричард — там не было ничего, кроме небольшого пятна черного песка в том
месте, куда ударила молния. Машины Ричарда не было, почему-то, тоже, но тогда
это не имело совершенно никакого значения.
Я медленно опустил взгляд на свои руки. Глаза на пальцах
были открытыми, но какими-то остекленевшими и неподвижными. Они, судя по всему,
устали и дремали.
С неожиданной ясностью я вдруг понял, что именно мне
необходимо сделать. Сделать немедленно, не теряя ни секунды, пока они дремали.
Пока дверь была закрыта и пока я снова не стал безвольным дверным проемом. Я,
наконец, понял, что я должен сделать для того, чтобы эта дверь не открылась
больше никогда. Никогда!
Мне нужно было торопиться. Я уже заметил первую слабую реакцию
глаз на мои мысли. Они вздрогнули, но, слава Богу, не проснулись. Кисти рук
медленно сжались в кулаки, как бы пряча глаза от какой-то непонятной еще
смутной угрозы.
В моей гостиной есть небольшой камин, который я затапливал
иногда в холодную погоду. Быстро и решительно я растопил его, изо всех сил
стараясь не думать о том, что я замыслил сделать — ведь они без труда читали
все мои мысли. Я должен был сделать все как можно быстрее — до того, как они
заподозрят что-то не ладное и смогут помешать мне.
Когда дрова, наконец, разгорелись достаточно хорошо, а в
трубе загудел поднимающийся кверху сильный поток теплого воздуха я, не теряя ни
секунды, быстро сунул обе руки в самое пекло…
Глаза проснулись в то же мгновение и, агонизируя, стали с
удивительной силой рваться назад из камина. Мне стоило огромных усилий не
выпустить их обратно, не говоря уже о моей собственной боли. Я держал руки в
огне до тех пор, пока окончательно не убедился, что глаза погибли, сгорели
вместе с моими пальцами…
Я сделал то, что должен был сделать уже давно.
С тех пор прошло уже семь лет.
Я все еще живу в том же маленьком домике и наблюдаю за тем,
как взлетают ракеты. В последнее время их старты заметно участились — нынешняя
администрация уделяет развитию космических программ гораздо больше внимания,
чем предыдущая. Я слышал даже, что планируется большая серьезная экспедиция на
Венеру.
Имя мальчика я, кстати, разузнал, но теперь уже позабыл. Он
действительно оказался из той деревушки, о которой я и думал. В тот злополучный
для него день мать отпустила его погостить на выходные к другу в соседнюю
деревню. Поэтому тревога была поднята только в понедельник утром. Ричард? Его,
почему-то, все здесь считали просто старым индюком и никто даже особенно не
обратил внимания на его исчезновение. А те, что обратили, подумали, наверное,
что он уехал в Мэрилэнд и тоже со временем совершенно забыли о нем.
Что же касается меня самого, то о себе мне сказать почти
нечего. Здесь меня, однако, считают, несмотря на мою замкнутость, очень
эксцентричным человеком. Иногда я, так же, как и многие другие бывшие
астронавты, пишу письма в Вашингтон со старчески-наивными просьбами направить
деньги, выделенные на космические исследования, хотя бы их часть, на решение
гораздо более насущных земных проблем.
Вместо пальцев у меня теперь остались специальные крюки из
нержавеющей стали. Управляюсь я ими довольно ловко. Человек вообще быстро
привыкает почти ко всему. Я, например, запросто держу ими бритву, когда бреюсь
и даже завязываю шнурки. Получается вполне сносно. По крайней мере, у меня не
будет никаких проблем, когда мне нужно будет нажать на курок и застрелиться, вложив
дуло пистолета в рот…
То, что вы уже знаете, началось со мной снова около трех
недель назад.
На груди у меня появилось идеально правильное кольцо из
двенадцати уже известных вам пронзительно ярких желто-золотых глаз.
Поле боя
— Мистер Реншо?
Голос портье остановил Реншо на полпути к лифту. Он
обернулся, переложил сумку из одной руки в другую. Во внутреннем кармане
пиджака похрустывал тяжелый конверт, набитый двадцати— и пятидесятидолларовыми
купюрами. Он прекрасно поработал, и Организация хорошо расплатилась с ним,
хотя, как всегда, вычла в свою пользу двадцать процентов комиссионных. Теперь
Реншо хотел только принять душ, выпить джину с тоником и лечь в
Постель.
— В чем дело?
— Вам посылка. Распишитесь, пожалуйста.
Реншо вздохнул, задумчиво посмотрел на коробку, к которой
был приклеен листок бумаги; на нем угловатым почерком с обратным наклоном
написаны его фамилия и адрес. Почерк показался Реншо знакомым. Он потряс
коробку, которая стояла на столе. отделанном под мрамор. Внутри что-то еле
слышно звякнуло.
— Хотите, чтобы ее принесли вам попозже, мистер Реншо?
— Нет, я возьму посылку сам.
Коробка около полуметра в длину, держать такую под мышкой
неудобно. Он поставил ее на покрытый великолепным ковром пол лифта и повернул
ключ в специальной скважине над рядом обычных кнопок. — Реншо жил в роскошной
квартире на крыше небоскреба. Лифт плавно и бесшумно пошел вверх. Он закрыл
глаза и прокрутил на темном экране своей памяти последнюю «работу».
Сначала, как всегда, позвонил Кэл Бэйтс:
— Джонни, ты свободен?
Реншо — очень хороший и надежный специалист, свободен всего
два раза в год, минимальная такса — 10 тысяч долларов; клиенты платят деньги за
безошибочный инстинкт хищника. Ведь Джон Реншо — хищник, генетика и
Окружающая среда великолепно запрограммировали его убивать,
самому оставаться в живых и снова убивать.
После звонка Бэйтса Реншо нашел в своем почтовом ящике
светло-желтый конверт с фамилией, адресом и фотографией. Он все запомнил, сжег
конверт со всем содержимым и выбросил пепел в мусоропровод.
В тот раз на фотографии было бледное лицо какого-то Ганса
Морриса, бизнесмена из Майами, владельца и основателя «Компании Морриса по
производству игрушек». Этот тип кому-то мешал, человек, которому он мешал,
Обратился к Организации, она в лице Кэла Бэйтса поговорила с
Джоном Реншо. БА-БАХ. На похороны просим являться без цветов.
Двери кабины лифта открылись, он поднял посылку, вышел,
открыл квартиру. Начало четвертого, просторная гостиная залита апрельским солнцем.
Реншо несколько секунд постоял в его лучах, положил коробку на столик у двери,
бросил на нее конверт с деньгами, ослабил узел галстука и вышел на террасу.