А потом все это высадила. Видно, кстати, что небольшое количество растений, все в один рядок, сильно обогнали в росте остальные. А еще женщины насажали тут массу непонятных корешков. Это он действовал наугад, а они в лесу словно в овощном магазине. Его рыхлилка-ковырялка им понравилась. Говорят, они и раньше кое-что сажали, действуя заостренными палками. Так с железным крючком существенно легче работается, разница огромная.
Крян пошел, с него теперь глаз спускать нельзя. Лезет во все щели. Так что пришлось наделать дверей и загородок. Во избежание. У них тут много подвижного и горячего. Мальчишке рановато со всем этим знакомиться. А еще до осени нужно свалить те деревья, с которых женщины ободрали кору. Все равно ведь погибли, как раз просохнут. А когда осенью род остановится погостить – тут-то он и сгоношит мужиков притащить их и через речку перекинуть. Наметил он в полусотне метров ниже по течению местечко, где береговые камни удачно встали. А главное, когда речка весной вздулась от таяния снегов, так их не затопила. Не снесет половодье мост.
Сайка вылепила полутораведерные котлы с тремя ногами и рукоятками у горловины. Их удобно переносить вдвоем. Аккурат на весь род за один раз еды сварить. Поставил на землю, распалил костерчик под днищем – никаких хлопот. Мишка для них сплел из лозы отличные транспортные футляры, чтобы не побились при погрузке и выгрузке. А еще налепили чаш, таких, чтобы одна в другую вставлялись, но не заклинивали. Маленьких – для питья, побольше – для похлебки. И, конечно, удобные прочные корзины точно в размер содержимого, даже с перегородками, чтобы посудины друг о друга не бились, когда стопочками уложены в свои гнезда.
Такой вот несессер на всю толпу. Ножи уже откованы и для мужчин, и для женщин. И резцы, и шила, и крючки. Не так уж много металла на них пошло, когда перестал делать вещи избыточного размера. Да и удар теперь у него поставлен отлично, и греть заготовки правильно научился. И не греть, когда можно обойтись. Увы, не все холодной ковкой получается.
Все инструменты – с рукоятками, сделаны любовно и без поспешности. А еще рыхлилки-ковырялки общим числом пять. Женщины ведь не успокоятся, пока не подарят такие замечательные орудия труда подругам и родственницам. Интересно выходит. Вот живут они от всех отдельно – а тем не менее они часть рода. И сидит Мишка в тенечке. Ветерок его обдувает. Ноги в тазике с водой. Женщины, наряженные амазонками, грациозно перетирают что-то булыжником в каменной выемке. Залюбуешься. А в мозгу-то свербит сомнение: ступу делать или жернова?
* * *
По распорядку дня девчата отправились купаться. Тут прямо под кручей в речушке. Мишка иногда подсматривает. Грех от такой красоты отворачиваться. Потом, может быть, Сайка заберет намытого в прохладной водичке Кряна и отправится укладывать парнишку спать. А Айн останется еще поплескаться. Тогда окажется, что можно не только подглядывать, а подобраться и схватить за косу. Вырываться она будет нешуточно, может и синяк ему залепить. Но потом вознаградит по-царски. Особенно если он ей руку выкрутит и за спину заломит.
Ну не владеют кроманьонцы никакими борцовскими хитростями. Даже простейшими, типа подножки. На мельницу ловятся, на бросок через бедро. А вот если в руках у них хотя бы камень – тут лучше не подходи с глупостями всякими.
– Эгей!
Мишка обернулся на крик. Мужчина стоит незнакомый в богатом меховом одеянии с хвостами и перьями. При одном его виде стало жарко. Да и видно – вспотел, сердешный. На языке Выдр этот человек – ни в зуб ногой. Лопочет что-то высокопарно, достает из-за спины топор и рукоятью вперед Мишке протягивает. По делу, значит. Вот ведь! А если его девушка ждет? Кормящая мать, между прочим.
Делать нечего. Они не в городе, где люди могут друг друга в упор не замечать. Усадил гостя на свое место, слупил с него шкуры и на пустое вешало распялил. Пусть проветрятся, а то пропотели, хоть отжимай. Воду в тазике сменил, из-под прачечного желоба свежей набрал. Калошки кожаные с человека пальцами ноги сдернул и ноги его поставил в воду. Кажется, тому стало легче. Теперь можно и поговорить.
Топор-то не каменный. Железнодорожный костыль зажат между двумя прибинтованными друг к другу палками. Острие заточено. Хм! Выходит, не одна-единственная куча мусора имеется в этих лесах. И какая проблема?
Дядька показал неприличный жест. Слева фыркнула Сайка. Вот нахалка! Нарочно неодетая от речки пришла. Это она так мстительно дразнится, чтобы он страдал при виде ее неземной красоты от своего к ее особе воздержания. Мужик глянул на нее укоризненно, но смолчал. Понятно. Сперва дело, а потом уж женские прелести. А дело, получается в том, что костыль в зажиме плохо держится. Ходит он туда-сюда.
Мишка положил топорище на опору и поленом выгнал из него собственно топор. Все ясно. Гладкое, сколько ни зажимай, как ни приматывай – прочности хватит ненадолго. Цыкнул на недожену, чтобы перестала тут отсвечивать, представил себе, как Айн сейчас на него сердится оттого, что он где-то застрял, но как попросить клиента подождать полчасика… придумал. Приказал Сайке накормить гостя и напоить и помчался к речке.
Айн, наверное, заждалась, сопротивлялась недолго, только два раза его с ног свалила. Зато потом отыгралась за то, что заставил ее ждать дольше обычного. Не сразу отдышался. Ну ладно, все в порядке. Можно идти раздувать горн.
При виде незнакомца супруга заметно напряглась, но это только Мишка почувствовал. А вообще-то он, видимо, обрел вдохновение. Костыль этот в два нагрева перековал в отличный топорик. Шляпку расплющил в продольное лезвие, острие оттянул на манер тяпочки, а в центре массы насек зубилом глубокие поперечные канавки. Потом горячий металл зажал прямо в половинки рукояти так, что в древесине прожегся ответный рельеф. Наложил бандажи, когда все остыло, и порубил обновкой валежник, проверил, как тешет, как сечет.
Отдал изделие хозяину. Тот повторил тесты и остался доволен. А потом сделал жест в сторону леса. И оттуда вышли две колонны крепких мужчин. Плотные такие колонны, в затылок друг другу. Равнение идеальное. Параллельность движения безупречная. Но идут не в ногу. Зато несут рельс.
* * *
Десять крепких кроманьонцев остывают в речке. Шутка ли, в такую жару с рельсом в руках расхаживать. Айн шепнула, что это Болотные Лисицы, и отправилась ставить на плиту самый большой горшок. Наверное, сварит похлебку из старого пеммикана. Судя по выражению ее лица, этих Лисиц она не жалует. А Мишка с великим вождем Тыкуапоном сидят и смотрят на рельс. Длина у него четыре двадцать семь. Он очень толстый. Наверное, не для железной дороги делался, а для путей башенных кранов. Или портальных. Уж больно массивен.
И что с ним делать? В каком горне это согреть? Каким зубилом разрубить? А хозяин «предмета» явно хочет, чтобы изо всего этого образовались топорики и ножики. Хотеть ему никто не запрещает. А Мишку это богатство интересует только в качестве наковальни. И то ему бы и десятой части хватило. Теоретически, конечно, можно сделать отвергающий жест. Но парни, что плещутся в речке, от перспективы переноски этого туда, откуда пришли, могут очень огорчиться. Ведь вот видны на этой железяке следы костра, наклепины явно от ударов камнями. И Тыкуапон делает знак понимания при указании на них Мишкиного перста. Он тоже не знает, как от этого кусочки отрезать. Про того, кто пробовал это сделать, спрашивать как-то бестактно.