Мошенники времени - читать онлайн книгу. Автор: Роберт Линн Асприн cтр.№ 110

Свет для него померк окончательно: все новые слои ткани ложились ему на глаза. Он снова попытался бороться, но безрезультатно. Он не мог пошевелить ни одной частью тела больше чем на четверть дюйма. Совершенно уже перепуганный — после просторов Монголии он вообще был склонен к клаустрофобии, — он дышал тяжело и прерывисто. Нос ему они оставили на свободе — спасибо и на том, — зато рот заткнули толстым кляпом, так что единственным звуком, на который он оставался способен, было приглушенное «Мммм!», которое он сам едва слышал. Да и носом он дышал плохо, возможно, от рвущего его изнутри слепого страха. Когда его подняли и вынесли в разбитую дверь, Скитер лишился чувств.

* * *

Он пришел в себя от движения — те, кто нес его, явно устали и перехватывали поудобнее. Света он не видел и не мог уловить никакого запаха, способного подсказать ему, где он находится. Он снова провалился в забытье и снова пришел в сознание, гадая, кто же похитил его. ДВВ? Люди Бенсона, решившие посмотреть, какие «неофициальные» признания удастся из него выколотить? Или наймиты Голди Морран, которым заплатили бог знает за какую грязную работу — убить его, искалечить или выслать в багаже в Верхнее Время?.. Несмотря на свою капитуляцию, она вполне могла еще ненавидеть его всем своим маленьким, жадным сердцем. Или это просто какой-нибудь турист с жаждой мести, нанявший людей, чтобы те, скажем, бросили его в камеру для сжигания мусора…

Холод сковал его, несмотря на спеленавший его кокон. Сжечь заживо, как это делалось со столькими пленниками во все времена! Он слышал все эти дикие истории про внучку Кита и сумасшедшего валлийского лучника, которых чуть было не сожгли на костре. По коже его забегали мурашки в ожидании обжигающего жара и пожирающих его заживо языков пламени, пока он извивается в своем черном коконе и беззвучно кричит…

Наконец его положили на какую-то холодную, жесткую поверхность. Он так и не мог пошевелиться. Кто-то снял повязку с его глаз, позволив ему смотреть. Поначалу ему показалось, что за время этого полубессознательного путешествия сюда он ослеп, ибо в какое помещение его ни принесли, в нем царила непроглядная тьма. Потом, по мере того как глаза его привыкали к ней, он начал различать светлые точки. Свечи. Свечи? Он поморгал несколько раз, стараясь стряхнуть с ресниц высохшие слезы, и увидел теперь поблескивающие золотые драпировки, образовывавшие маленькую комнату, освещенную свечами — сотнями свечей. В комнате было тепло — свечи не могли давать столько тепла, — и… он ощущал сам себя дураком, признаваясь в этом… даже уютно.

«Ничего себе уют, когда тебя спеленали, как мумию, и ты не можешь даже пошевелиться!»

Потом он заметил прямо перед собой невысокий помост — достаточно широкий для того, чтобы на нем свободно разместились семь человек. В настоящий момент на нем стояли всего шестеро, оставив посередине просвет для кого-то неизвестного. Все шестеро были мужчинами — разного роста и сложения, в черном — включая лица, — но безошибочно мужского пола.

«Значит, те, кто принес меня сюда».

Шарканье множества ног и дыхание подсказали Скитеру, что посмотреть собралась целая толпа. Посмотреть? На что?

Он вздрогнул и выглянул. Ему никогда еще не приходилось спускаться на Вокзале ниже уровня спортзалов и тира — сказывалось его монгольское предубеждение к замкнутым пространствам. Должно быть, они находились ниже, на техническом уровне, — ничего, кроме труб, электрических разводок, компьютерных кабелей повсюду. Из-за них потолок над головой казался паутиной, сплетенной гигантским, но — увы! — совершенно безумным пауком.

Скитер снова вздрогнул.

Он никогда не любил пауков.

А попадаться к ним в паутину — еще меньше.

В это самое мгновение золотой занавес за помостом раздвинулся, пропуская внутрь черноту… нет, стройную фигуру в черном. Похоже, спектакль начинается. Скитер с трудом сглотнул накопившуюся во рту слюну. Ему сильно мешал этот проклятый кляп. Он посмотрел на семь фигур в черном, постоянно ощущая присутствие в этом маленьком пространстве десятков других людей.

«Это суд, — понял, содрогнувшись, Скитер. — Это суд, а это судьи. А возможно, и присяжные разом». Вероятность того, что его приговорят без права на защиту, была велика — но за какое преступление? И каков будет приговор? Скитер столько всякого пережил за несколько последних дней, что уже не доверял своим глазам: безмолвные судьи в черном, груда чего-то, напоминающего пыточные инструменты, в стороне, аккуратно уложенный, зловещий моток каната — в самый раз для того, чтобы вздернуть на нем человека…

Скитер, клаустрофобия которого удвоилась, тщетно барахтался, в то время как подсознание услужливо шептало ему, что любая из труб или бетонных балок над головой может с успехом сойти за виселицу. Да и без кляпа — кто услышал бы его голос из недр вокзала, там, где бетон опирается на скалы Гималаев, врастая в них?

Ну что ж, Скитер сумел выжить в кровавой бойне, сполна потешив зрителей за их деньги; он выиграл эту чертову лавровую корону и солидный приз — выиграл красиво и чисто. Ему даже удалось освободить Маркуса, живого и невредимого, если не считать застывшего в глазах отчаяния…

Скитер не ожидал особенной благодарности от бывшего раба, и он не мог винить Маркуса в стремлении забыть те несколько недель, когда обстоятельства и его дурацкая галльская гордость заставили его снова надеть рабское ярмо. В полном соответствии с этими ожиданиями Маркус и не демонстрировал какой-то особенной, необычайной благодарности. Пара кружек пива, но никакой чрезмерной благодарности. Да, Скитер предвидел это, и так оно и вышло.

Не без некоторой горечи Скитер пожалел, что не может унаследовать часть характера своего бывшего друга.

Но даже в самых мрачных размышлениях о грядущей реакции Маркуса Скитер не мог предвидеть такого. Даже в самых жутких своих снах.

Прежде чем он успел подготовиться, низкий мужской голос заговорил что-то на языке столь древнем, что Скитер не понял из его речи ни единого слова. Когда судья в черном изложил свой вердикт и вернулся на место, вперед выступил другой. Слава Богу, этот хоть как-то говорил по-английски.

— Я повторю для вас по-английски слова нашего ученого коллеги, Чензиры Уми, писца из Египта времен фараонов. Ибо английский стал теперь вынужденно языком нашего общения, необходимым для того, чтобы выжить; позже я изложу собственные соображения.

Скитер не узнал ни первый голос, ни второй. В животе у него было противное ощущение, словно он сидел в пикирующем самолете.

— Чензира Уми подал свой голос против этого человека, самого обыкновенного вора и мошенника. Ему надлежало бы отсечь обе руки, дабы он не мог больше красть ими и совершать прочие богохульственные деяния, недостойные почитателя самого Сета, Темного, убийцы даже Господа нашего, мудрого и всеведущего Осириса. Таковы слова Чензиры Уми.

Под слоем черных как смоль повязок Скитер побелел как мел. Отсечь руки? Что это за люди? И кто дал им право судить его так? Конечно, он далеко не ангел, он с раннего детства мерзавец каких мало — но это не оправдывает такой жестокости! «Ладно, ребята из Древнего Египта и с Ближнего Востока всегда отличались странными представлениями о преступлении и наказании. Посмотрим, что скажут остальные шестеро. Уж конечно, разум победит?»