Кладоискатель и доспехи нацистов - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Гаврюченков cтр.№ 5

Дамы пропустили, за исключением Ксении, которая хлестала водку как лошадь — сказывалась афганская закалка. Впрочем, по фронтовым меркам дозы были детские: рюмка вмещала пятьдесят граммов.

Однако же тестю похорошело. Я ему помогал как мог.

— Пифагор Самосский, — с важным видом воздел он указательный палец, — собрал число тысяча двести тридцать четыре из цифр один, два, три и четыре.

— Тетрактис, — вовремя вспомнил я. Пифагор Самосский был для меня непререкаемым авторитетом. — Он утверждал, что в этом числе сокрыты источники и корни вечно цветущей природы.

— Макс Борн в тридцать шестом году написал статью «Таинственное число сто тридцать семь», — продолжил тесть нумерологическую лекцию, по-моему, главным образом для себя, любимого, — в которой доказал, что постоянная сто тридцать семь играет исключительно важную роль во всех явления природы.

— Борн вообще был гений, — высказался я, тонко польстив тестю знакомством с биографией его коллеги. — И фамилия у него весьма символическая: «Born» по-немецки означает «источник». Дураки нацисты не смогли его оценить. В тридцать третьем году Борна выгнали из Геттингенского университета. Он был еврей.

— Как и Эйнштейна, — заметил Анатолий Георгиевич. От высококалорийной водки он раскраснелся и безнравственно ослабил галстук. — Тоже зря, между прочим. Они, конечно, уехали, да потом не очень-то и горевали. Евреи нигде не пропадут. Борн в Кембридже преподавал, а в пятьдесят четвертом Нобелевку получил.

— Ему ли быть в печали? — усмехнулся я, наблюдая, как тестя развезло и потянуло на панибратство с Талантами — характерный признак амбициозной заурядности. — Жил Макс Борн весьма неплохо и умер в семидесятом году восьмидесяти восьми лет от роду. Они все почему-то долго живут, несмотря на тяготы и лишения.

— Борн умер пятого января, — оживился тесть, возвращаясь к старой теме. Он достал из внутреннего кармана пиджака перьевую ручку «Союз» в блестящем металлическом корпусе. — Смотрите, как раскладывается эта цифродата. — И он быстро написал на салфетке: 5 1 1970 = 137 • 3737 + 1.

— Верю без калькулятора, — сказал я.

— У меня голова не хуже счетной машины, — довольно изрек Анатолий Георгиевич. — Как видите, открытое гением математического описания основ материи биочисло, иногда сочетающееся с тридцатью семью и девятью, напрямую связано с его смертью.

— Девятка у многих народов считается цифрой смерти, — ввернул я.

— Великие умы жили по всей Земле, — неожиданно рассудительно заметил тесть. — То, до чего додумался один человек, могут додуматься многие другие и наверняка додумывались прежде. А такие вот числовые следы судьбы при желании можно найти во всех знаменательных датах. Кстати, присутствие этого приоритетного числа мы обнаруживаем и в Тетрактисе. — Анатолий Георгиевич снова пустил в ход вечное перо: 1234 = 137 • 9 + 1.

— Логично, — резюмировал я и налил всем по рюмке, не давая увлечь себя в дебри нумерологии. Пора было поправить кукушку. С непривычки от одного прикосновения к Каббале могла сдвинуться крыша.

— А на кой хрен нужна вся эта… нумерация? — опростав посудину, полюбопытствовал у тестя доселе молчавший Слава. Он уже давно прислушивался к нашему разговору и, улучив удобный момент, сподобился проявить интерес.

— Гм… видите ли, — пустился в объяснения Анатолий Георгиевич. — Надеюсь, вы понимаете, насколько важное значение имеет математика как метод описания процессов…

— Ну да, — перебил Слава, — а вот нумерация, на хрен она нужна?

Анатолий Георгиевич не нашелся, что ответить. Наверное, впервые повстречался ему столь грубый невежда, задающий абсурдные вопросы потрясающе безапелляционным тоном.

— Гм, гм, — малость поблекнув, покашлял Анатолий Георгиевич. Слава в своей простоте мог смутить кого угодно. — Знаете ли, да как вам сказать…

Корефан бесхитростно пялился на него, и на морде читалось бессмертное йостовское: «Когда я слышу слово — „культура", моя рука тянется к пистолету».

Я с удовольствием отметил, как быстро тесть утратил преподавательский налет. Слава умел без слов разить наповал. Малахольная интеллигенция под ним трещала и ломалась, как гнилые доски!

Застольное действо стихало по мере того, как сладкий плен Бахуса сменялся крепчающими объятиями Морфея. Тесть впал в ступор. Разомлевшая в домашней обстановке Маринка закемарила у меня на плече. Теща с Ксенией обсуждали бедственное положение неимущих граждан, неожиданно найдя общий язык. Слава жрал кабачковую икру.

Главенствуя над столом, я ощущал тупой бычий триумф.

Утро выдалось препаскудное. Я глотал холодный чай, хмуро слушая пылкие речи «черных следопытов», сидящих напротив. Боря с Эриком лезли из кожи вон, доказывая, как выгодно и кайфно нам будет работать вместе.

— …Они же денег стоят, да каких, — никак не мог успокоиться Эрик, его лицо раскраснелось.

— Ты ведь знаешь, как их выгодно продать, — поддакнул Боря, пристально глядя на меня из-под густых бровей.

«С кем приходится работать!» — сокрушенно подумал я.

Ребята настораживали своим легкомысленным подходом к делу. Уж больно гладко все у них получалось. Планы покруче гитлеровских. Пришли, выкопали, продали и огребли кучу халявных бабок. В реальности же сбыт является самым сложным звеном. У нас не настолько цивилизованная страна, чтобы спокойно осуществлять торговлю произведениями искусства. Разумеется, нелегальную. Но опасаться надо не представителей власти, которых везде следует избегать при незаконных операциях, а покупателя. Зачастую случается так, что клиент передумывает расставаться с деньгами, ведь любителей халявы много, и решает забрать просто так, предпочитая заплатить за работу крепким удальцам. Теневой антикварный бизнес — грязная штука, и безрассудное отношение к нему иногда оказывается губительным.

— Прежде чем говорить о продаже, Доспехи надо найти.

На мое замечание Боря наклонил лобастую голову.

— Найдем. В карте указано точно. — Эрик продолжал находиться во власти своей фантазии. — Приедем да раскопаем курган.

Боря кивнул и ему.

«С кем приходится работать!» — в очередной раз мысленно посетовал я.

* * *

В Новгородской области даже летом может быть на удивление нежарко. Вроде бы и не заморозки, а холод такой, что с завистью вспоминаешь сухие сибирские морозы.

Я снова подул на красные озябшие руки и подкинул дров в недовольно шипящий костер. Раскопки кургана длились уже неделю и, как всякая подготовительная работа, изрядно поубавили у ребят энтузиазма. Я тоже был несколько удручен, чему способствовала дрянная погода и дилетантство компаньонов.

Взять хотя бы наше походное снаряжение. Мое, проверенное годами верной службы, сгинуло минувшим летом. Воспользовались палаткой Эрика. Желтым пузырем колыхалась она за моею спиной. Вид ее был отвратителен. Вдобавок при первом дожде обнаружилась течь по швам. Пришлось немало помудохаться, замазывая их свечкой, а потом сушить вещи. В результате ночь отогревались в машине, благо моя новая пятидверная «Нива» при всей ее уродливости имела несомненное достоинство — вместительность. Палатка выделялась ярким пятном на серо-зеленом защитном фоне леса. Она была заметна издалека, словно сигнальный огонь. Более гадостного убежища для туристов мне не приходилось встречать.