Русь измочаленная - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Гаврюченков cтр.№ 24

— А когда совокупная величина приблизится к оценочной стоимости коммуникаций, ростовщик их себе в личную собственность заберёт? — ядовито осведомился Карп.

— Сколько лично ты ему должен? — ледяным тоном осведомился Щавель. — Меня не интересует, сколько ему должен город, меня интересует, сколько ты брал для себя.

От услышанного гости переглянулись. Литвин с удивлённой улыбочкой, Карп злорадно, а Щавель испытующе, словно дистанцию мерил.

На постой расположились в бараках льняного завода практически за городом. Витязи не должны были смущать обывателей, да и не находилось возле центра свободного места для каравана. Вышний Волочёк был запружен понаехавшими купцами, гребцами, водоливами, коноводами, бурлаками и сволочами, не считая самих горожан, коих здесь проживало немало. Город пучило. Он зрел, как нарыв. Человеческий гной копился в нём, не находя выхода. Резался по кабакам ножами, в кости и карты; ещё немного, и неминуемо должен был прорваться пожарами, грабежами и пьяным разгулом озверелой от скуки толпы.

* * *

Наутро Щавель наказал ватаге отдыхать в меру собственного разумения, а также сил и приличия. Сам же, надев парадную рубаху, отправился в сопровождении пары видных дружинников в Путевой дворец, где собрались на совет купцы речного каравана.

— Приглядывай за парнями, — нагрузил он Лузгу. — Возьми за компанию лепилу да пройдись по городу.

— Базар! — тряхнул тот зелёным ирокезом.

На прогулку с ватагой увязался Филипп. Бард прихватил гусли, должно быть, хотел подзашибить деньгу на торговой площади.

Ватага двинулась вверх, к центру. Неширокие улицы были замощены торцами, исправно подновляемыми в тех местах, где железные ободья телег прокатали колеи. Шли за народом и незаметно оказались на торжище.

Базар раскинул свои тухлые крылья на прилегающие задворки и проулки. Его было слышно издалека, а запашина доставляла лесным парням разнообразные впечатления.

— Фрукты с гнильцой, с гнильцой, все очень дешёвые! — кричала торговка.

— Стильные кишки! Налетай, примеряй и лавэшку максай! — блажил ражий детина у лотка с тряпками.

— Ни черта себе, как всё дёшево, — отметил бард Филипп, сунув рыло в суконный ряд. — Надо было деньги не пропивать, а тратить здесь с целью. Слышал, но не верил, что такая халява.

Ватага выдралась из торгового муравейника и отступила за Тверецкий канал.

— Никогда здесь такого не видел. Что за столпотворение? — поинтересовался Альберт Калужский.

— Караван в Великий Новгород не уходит, вот и сдают товары за бесценок, пока не испортились.

— А не отправляет чё? — прищурился Лузга.

— Купцы с головным кредитором договориться не могут. Он им кредитную историю портить не хочет, а они против капитализации процентов стоят, — казалось, бард знал все перипетии в любых местах, а где не знал, мог мигом разведать.

Парни слушали раскрыв рот. Мудрёные слова влетали в уши, но не задерживались в голове.

— Всё у них попуталось, ни старшего, ни младшего, — констатировал Лузга.

Бард пожевал губами.

— У кого деньги, тот и прав, — смиренно заявил он. — Кто платит, тот и заказывает музыку.

— Понятно всё с вами: богаты, так здравствуйте, убоги, так прощайте. Вы тут что, по московскому времени живёте? — оскалился Лузга.

Филипп хотел было срезать собеседника добрым словом, но лицо у Лузги было похоже на улыбающийся топор, и бард утаил отклик в сердце.

Нездоровая сутолока возле дома, где под окнами стоял гружённый барахлом воз, заставила парней навострить уши. Трое молодчиков в чёрных кафтанах шурудили возле крыльца. Из окон таращились соседи. Первым на бабский плач дёрнулся чуткий к несправедливости Жёлудь. За ним жаждущий приключений Михан.

— Не лезли б вы, ребята, не в своё… — пробовал придержать их Альберт Калужский, как Михан ответствовал ему:

— Ты что! Видел и не пресёк, значит, соучастник, а это петля, — и устремился следом.

Лузга только крякнул, мотнул головой и прибавил шагу, запустив руку в котомку.

У воза разворачивалась драма местного значения. Молодцы выносили со двора и кидали на воз домашний скарб. Выглядели они ровно мытари у тракта, только поглаже и поновее.

— Чего творите? — осведомился Жёлудь.

— Те чё надо?

— Ты сначала ответь.

— Я те щас так отвечу, мало не покажется.

— Уверен в своих словах? — подскочил Михан. — Ты кто такой, добрый молодец?

— За доброго ответишь…

— Вышибалы они Недрищевы, вышибают последнее из нас, — баба с красным зарёванным лицом была рада любому. — По миру ведь пойдём. Куда я с детишками…

Сотоварищ в чёрном кафтане заступил ей дорогу, третий вышибала набычился и двинулся на выручку подельнику.

— Паря, не суйся. — Молодец в чёрном кафтане зажал в кулаке свинчатку, а Жёлудь схватился за нож, когда к ним подвалил Лузга.

— Шакалишь борзо, — приметил он, цыкнул зубом, обвёл жлобов поганым тухлым взором.

— Конфискуем имущество по кредитной задолженности, — хмуро ответил добрый молодец, убирая свинец. — Всё по закону, они договор подписывали.

Жёлудь ничего не понял из сказанного вышибалой, но за эти слова хотелось воткнуть в него нож.

— Щас вам батюшку позову, — пригрозил добрый молодец и скрылся в доме.

— Ты нас батюшкой-то не стращай, — задиристо тряхнул головой Михан. — Видали ужо и не таких. Пуганые…

Двое вышибал встали плечом к плечу перед возом. Стороны буровили друг на друга, казалось, дыхни кто не так и мигом дойдёт до нехорошего. Даже баба притихла.

На крыльцо вышел гривастый поп в рясе, пошитой из той же материи, что кафтаны молодцов. Батюшка окинул надменным взглядом табунок защитников, вразвалочку снизошёл до них по протяжно скрипящим ступенькам. Был он не стар совсем, годов тридцати пяти, но ряха и момон прибавляли дородности.

«А рожа у него как совковая лопата, — подумал Лузга. — За целый час с похмелья не удобришь».

Из дверей в сопровождении доброго молодца появился мужичок, видимо отец выселяемого семейства, не отчаявшийся, не забитый, а какой-то смиренный и сонный.

— Непричастных очень прошу покинуть место исполнения правосудия, — густым басом скомандовал батюшка, уверенно идя на ватагу, однако никто не сдвинулся с места. Он сбавил ход, остановился, упершись в Жёлудя пузом. — Ступай, сын мой, подобру-поздорову и не греши. Праздное любопытство есть тяжкий грех, ибо от любопытства сгорает душа и обращается в прах, и прах тот разносит ветер и развеивает его над водами, и есть то смерть вечная и всяческое умаление Господней славы, ибо создал Господь человека по образу Своему и подобию, а ты неразумным своеволием бесчестишь замысел его. Богу внемли и ему покоряйся. Всякая власть есть от Бога. Всякая! И идёт против Бога тот, кто идёт против власти.