Только никому не говори. Солнце любви - читать онлайн книгу. Автор: Инна Булгакова cтр.№ 5

- Как себя вёл Павел Матвеевич?

- Павел — человек редкого мужества и самообладания, тут Анюта в него, они и вообще очень похожи. Он ни разу не сорвался, всё в себе. Но я-то его знал много лет и понимал, что он на пределе. Вообще эта семья… они любили друг друга до самозабвения. Обязательно имейте это в виду. Счастливые люди — и заплатили за своё счастье полной мерой.

- Вы говорите, ваш друг был на пределе. Но вы не заметили каких-то странностей, которые уже переходили нормальный предел?

- Не замечал, покуда не ушёл Борис.

- Борис ушёл с поминок?

- Да. Он вдруг поднялся и молча вышел в прихожую. Павел — за ним. Они поговорили минуты две-три…

- О чем?

- К сожалению, я не подслушивал. Впоследствии выяснилось: Борис сказал, что у него болит голова и он уезжает к себе. Они с Анютой жили отдельно, на его квартире.

- Что за непонятная жёсткость! Или он по натуре хам?

- Типичный технарь… знаете, с привкусом железа. Суховат, черствоват, прагматик. Рос в детдоме. Но вполне воспитан и в обществе приемлем. Во всяком случае, к Павлу был по-своему привязан.

- А к жене?

- Анюта не жаловалась, хотя мы с ней были очень дружны. Не тот характер. Но — прожили всего два года, так что…

- А как она отнеслась к его уходу с поминок?

- Она была несколько не в себе, наглоталась снотворного. Не спала, а жила словно в полусне. Его ухода она, по-моему, не осознала.

- Какую же перемену вы заметили в Павле Матвеевиче после его разговора с Борисом?

- Он вошёл такой бледный, просто белый, глаза отсутствующие. Постоял перед столом, сел, нас не видит, где-то далеко. Вдруг поднялся и заявил, что пойдёт пройдётся. Я, конечно, стал навязываться в компанию, но он сказал очень резко: «Если ты пойдёшь за мной — между нами все кончено. Вы оба должны меня дождаться». Я остался. Было десять часов вечера. Анюта сидела на диване с широко раскрытыми пустыми глазами, я ходил взад- вперёд по комнате. Наконец к пяти она пришла в себя, и мы поехали искать Павла.

- Куда?

- Сначала на кладбище, оно в получасе езды от их дома. Могилы на рассвете-какой-то невыносимый абсурд. Потом в Отраду. Он был там, но это был уже не мой Павел. Двери и окна были распахнуты настежь. Мы зажгли на кухне свет-люк погреба оказался поднят, на лавке сидел мой друг, рядом догоревшая дотла свечка. Я его окликнул сверху, он поднял голову и сказал: «Была полная тьма. Полевые лилии пахнут, их закопали. Только никому не говори». Вы, наверное, все это уже слышали? Полгода он провёл в лечебнице, но безрезультатно. Потом Анюта забрала его, теперь он на её руках.

- Дмитрий Алексеевич, вы находите какой-нибудь смысл в его словах?

- Я долго думал над этим. Я бы объяснил их так. «Полная тьма» была в погребе. Лилии — не полевые, конечно, а садовые — мы с ним купили на Центральном рынке, целую охапку, они лежали на могиле его жены. «Лилии пахнут» — у белых лилий пронзительный горьковатый аромат. Почему их закопали, почему нельзя об этом говорить… не знаю, не могу понять. Между фразами отсутствуют связки, может быть, что-то важное скрывается у него в подсознании, а на поверхность всплывают вот эти обрывки.

- А как вы думаете, почему он сидел именно в погребе?

- По приезде из Внукова он прежде всего хотел поговорить с Анютой, но та металась в роще. И Павел принялся осматривать дом. Это он первый установил, что вся обувь, которую привезли на дачу, оставалась на месте, то есть Маруся могла исчезнуть только босая. Больше ничего интересного в комнатах не обнаружилось. Светёлку мы осмотрели с порога, чтоб ничего там не трогать. Потом Павел спустился в погреб и зажёг свечку. Я смотрел сверху, но ничего необычного и там не было. Тут Люба крикнула из сада: «Паша, скорей сюда! Скорей!!» Мы бросились к участковому. Возможно, последним впечатлением от дома застрял у него в памяти, уже затронутой безумием, именно погреб и ощущение, что он его не осмотрел до конца.

- Милиция, разумеется, погреб осматривала?

- Все там перекопали на следующий день после похорон. Ничего не нашли, как и везде. Тем же утром я отвёз Павла в его больницу (правда, ему уже требовалась психиатрическая лечебница, куда его к вечеру и забрали). Я оставил их с Анютой в больнице, а сам поехал в отрадненскую милицию. После моего рассказа началось следствие.

- И конечно, все, что я от вас услышал, вы рассказали и следователю?

- Конечно. Но, видите ли, Иван Арсеньевич, неизвестно главное. Не найдено тело, орудие убийства, непонятны мотивы, не обнаружено место преступления. Одним словом, неизвестны те реальности, с которых обычно начинается следствие. Остаётся одна психология. И воображение. Разбирайтесь с нами, с действующими лицами, — вдруг зацепите какую-нибудь деталь, подробность, о которой мы знаем, но не придаём ей настоящего значения.

- Этим же занимался и следователь.

- Ну, Иван Арсеньевич, за три года кое- что могло измениться, пересмотреться, — художник усмехнулся, — кое-кто мог и расслабиться.

- Кое-кто мог и все позабыть.

- Вряд ли. Поговорите с Анютой, её вы скоро увидите. Телефоны Вертера и Бориса я вам дам (также и мой), но попробуйте как-то связаться с ними без моей помощи. Если не сможете, тогда я подключусь. Я в своё время с этой историей им сильно поднадоел. Вообще берите врасплох, наглостью, особенно Петю: он трус.

- Вы, по-моему, к нему неравнодушны.

- Завидую. Молодость и беспечность. Глазом не моргнув, в университет поступил в самый разгар следствия. Не удивлюсь, если он уже давно женат… Кстати, а какие вопросы вам хотелось бы выяснить у них в первую очередь?

- Например. Почему Анюта подняла преждевременную панику? Что сказал Борис Павлу Матвеевичу на поминках? По какой причине они развелись с женой? Из-за чего поссорились Петя с Марусей? И зачем он уехал в Ленинград?

- Что ж, Иван Арсеньевич, это мои вопросы, но ответа я на них не получил. Надеюсь, вам повезёт больше.

После ухода Дмитрия Алексеевича я записал себе в блокнот ещё один вопрос: в кого из трёх — в женственную Любовь, гордую Анну или бесёнка Марусю был влюблён художник?

9 июля, среда

Она вошла в палату — я встретил её с восхищением: высокая, тонкая, алый румянец, русые волосы, прямой пробор, учительский пучок. Хороша, равнодушна, даже высокомерна. Я полночи из-за неё не спал: «копал подходы». И опять они не понадобились.

Анюта бросила с порога: «Здравствуйте», прошла к койке отца, села на табуретку рядом и начала кормить его клубникой. Проглотив несколько ягод, Павел Матвеевич откинулся на подушку и закрыл глаза. Мы, трое недужных, сжигаемых криминальным жаром, глаз не сводили с её затылка. (Сейчас встанет и уйдёт!) И Василий Васильевич не приходил на помощь: они с Игорьком как будто перед ней робели.

Анюта вдруг обернулась — холодноватый, голубоватый взор, какой-то отсутствующий, словно смотрит в пустоту, — и спросила: