— Позже, я расскажу вам все позже! — отмахнулся
Павел. — Сейчас нужно что-то сделать, иначе он умрет!
— Хочу верить, что вы знаете, что делаете. — Элис
покачала головой. — Его нельзя перекладывать… Ладно, поезжайте за мной…
И снова Павел ехал по бесконечным лондонским пригородам,
моля Бога, чтобы их не остановил полисмен, — ему чрезвычайно трудно было
бы объяснить присутствие в своей машине раненого, истекающего кровью человека.
Влад время от времени издавал негромкие стоны. Это по
крайней мере доказывало, что он еще жив.
Наконец они остановились возле нарядного двухэтажного домика
под ярко-зеленой черепичной крышей. В палисаднике перед домом росла высокая
араукария, возле ее корней из нескольких валунов была сложена декоративная
горка.
Элис вышла из машины, торопливо поднялась на крыльцо и
позвонила.
В ответ на этот звонок из домика раздался оглушительный лай.
— Сейчас, сейчас! — послышался старческий голос, и на
крыльце появился высокий старик в клетчатой шерстяной куртке. Возле него
вертелся рыжий ирландский сеттер. При виде гостьи он подскочил к ней, поставил
лапы на грудь и попытался лизнуть в лицо. — Прекрати, Йорик! —
окликнул пса хозяин с напускной строгостью. — Ты свалишь ее с ног!
Здравствуй, девочка…
— Здравствуй, Алан! Здравствуй, Йорик! — Элис потрепала
сеттера по загривку. — Прости, Алан, но мне… точнее, одному моему
знакомому нужна срочная помощь!
— Ну вот! — Старик искренне огорчился. — Я-то
думал, что ты решила просто проведать старого друга… Где этот знакомый?
Элис подвела его ко второй машине, сдержанно представила
Павла (назвав его, разумеется, Мирославом Кокушкой) и наконец показала раненого
Влада.
Алан помрачнел, поднял взгляд на Элис.
— Ему срочно нужно в больницу!
— К сожалению, это невозможно!
— Опять эти ваши дела! — Старик покачал головой,
проверил пульс и добавил: — Впрочем, в таком состоянии он до больницы и не
доедет… ладно, попробую сделать, что смогу, но вы должны понимать, что я давно
уже не практикую…
— Алан, дорогой, ты всегда был прекрасным врачом! — В
голосе Элис прозвучала мольба. — Это не уходит с годами!
— Только руки-то у меня уже не те! — вздохнул старик.
Павел подогнал свою машину к самому крыльцу, вытащил Влада и
внес его в дом. Старик расчистил обеденный стол и принялся тщательно мыть руки.
Надев белый халат, он удивительным образом преобразился — это был уже не
престарелый английский джентльмен на пенсии, а настоящий хирург. Движения его
стали уверенными, голос — решительным и твердым.
— Элис, мой руки, будешь мне помогать! — распорядился
он.
Сеттер вертелся под ногами, и старик резко прикрикнул на
него. Пес, не привыкший к такому отношению, обиженно заскулил и забился под
кресло, откуда наблюдал за происходящим.
Алан достал инструменты, разложил их на столе, сделал
раненому укол и приступил к операции. Элис подавала ему то инструменты, то
ватные тампоны, то флаконы с антисептиком. Наконец он извлек из раны пулю,
бросил ее в эмалированную кювету, обработал рану и несколькими уверенными
стежками зашил ее.
Потом принес бутыль с физиологическим раствором и сделал из
торшера какое-то подобие капельницы.
— Конечно, лучше бы сделать переливание крови, но этого я в
домашних условиях не могу. Организм у него очень крепкий, так что, надеюсь, он
скоро придет в себя.
— Ну вот, я же говорила, что ты справишься! — Элис
поцеловала старика в щеку.
С большими предосторожностями раненого перенесли на диван
тут же, в столовой, — Алан сказал, что лучше не таскать его по лестнице на
второй этаж в спальню. Старик потрогал раненому лоб, посчитал пульс и сказал,
что пока все идет как надо. Потом выпил стакан чаю, принесенный Элис, и сказал,
что устал и пойдет к себе.
— Я останусь здесь, — твердо сказал Павел, — я не
хочу оставлять его одного.
Ему хотелось находиться в комнате, когда Влад придет в себя.
Хоть старый доктор и утверждает, что раненый очень слаб, чем черт не шутит? Что
ему после наркоза придет в голову? Попытается сбежать или, еще хуже, как-то
свяжется со своими людьми, вызовет их сюда, а это плохо кончится для старого
врача…
— Вы можете поужинать на кухне! — крикнул доктор,
свесившись с лестницы. — Элис знает, где что взять.
Павел прислушался к себе и понял, что зверски хочет есть,
поскольку ел он один только раз сегодня утром, когда добрая самаритянка, чье
виски он выпил, кормила его яичницей и жареным беконом.
Павел опустился в кресло и прикрыл глаза. Из кухни
доносились такие уютные домашние звуки: вот звякнула тарелка, потом зашипело
что-то на сковороде, потом щелкнула кнопочка электрического чайника. Запахло
чем-то вкусным.
Как давно он не сидел так, прислушиваясь к негромким звукам
на кухне, и не ждал, что его позовет нежный голос:
— Все готово, иди скорей, а то остынет!
А потом последует неторопливый ужин, тихий неспешный
разговор о пустяках, негромкая музыка, лампа над столом…
— Все готово! — Голос был не слишком приветливым,
однако Павел оживился и поспешил на зов.
На маленьком столике стояла только одна тарелка, и Элис
перекладывала на нее не слишком-то аппетитные на вид отбивные.
— А вы? — против воли спросил Павел.
— Я уезжаю, — сухо сказала она, — нужно как можно
скорее увезти отсюда «ровер». Ни к чему, чтобы машина всю ночь стояла рядом с
домом, эти, из «Черного Джихада», могли запомнить номер. Желательно, чтобы
завтра Сорокина здесь уже не было, я очень не хочу подвергать опасности Алана.
— Я понял, — Павел наклонил голову, чтобы она ничего не
смогла прочитать по его глазам, — я все устрою. Спасибо вам за все. И за
ужин тоже.
Она выложила на тарелку еще полбанки консервированного
горошка и вышла, как обычно едва кивнув на прощание. Йорик вертелся возле и
выбежал следом за Элис на крыльцо. Глядя в окно, Павел заметил, что с сеттером
она простилась не в пример сердечнее.
Отбивные оказались пережарены, но Павел так проголодался,
что съел все мигом. Потом выпил чаю и прошел к раненому. Тот спал и дышал во
сне ровно, жара не было.
Павел деловито обыскал карманы куртки и брюк, не нашел
никаких документов, только мобильный телефон и пистолет. Разрядил пистолет,
выключил мобильник и даже вытащил из него батарейку, чтобы никто не смог
определить местонахождение мобильника.
Усевшись в кресло, он заметил, что Сорокин открыл глаза и смотрит
на него вполне осмысленно. Он пошевелился, хотел что-то сказать, но
пересушенное горло издало только хрип и бульканье. Павел дал ему воды, раненый
отпил глоток и махнул рукой, что хватит.