Она не позволит перенести кровать вниз, боже упаси. Ни Куини, ни Олив пока не предложили это, но могут. Ни за что, думала она, сражаясь с одеждой и пытаясь переодеться в ночную рубашку. Ей удалось снять рубиновое кольцо и положить в шкатулку для драгоценностей, лишь мельком подумав о том, что надо бы помыть руки. Но поход в ванную казался чем-то столь же нереальным, как прогулка до Лэдброук-гроув и обратно. Гвендолин легла и закрыла глаза. Слабость охватила ее тело, и сон, который в последние несколько недель приходил так легко и неодолимо, наваливался, когда она этого не хотела, сейчас отступил под напором гнева.
Не только поведение жильца разозлило ее, хотя и одного этого было бы достаточно — ярость, годами копившаяся, теперь выплескивалась, струилась по венам. Ненависть к матери, которая заставляла ее быть леди и не давала выражать себя, развивать ум, любить и бороться за собственное счастье; злость на отца, который, якобы желая защитить ее от жестокостей мира, лишил ее возможности получить образование, который держал ее в доме как личную сиделку и секретаря; ярость, направленная на Стивена Ривза, который, обманув ее и женившись на другой, не ответил на ее письмо; гнев на этот медленно гниющий дом, ставший ее тюрьмой.
Какое-то время ей казалось, что ее тело исчезло, только разум кружился в вихре ярости и желания мести. А затем буря гнева внезапно стихла, и Гвендолин погрузилась в подобие сна. И первой мыслью, когда она вынырнула из этого состоянии, было проучить жильца, вызвать полицию. Она попыталась сесть, но не вышло. Это никуда не годится — нужно проверить оставшиеся в шкатулке украшения, выяснить, что пропало и пропало ли вообще. Нужно проверить шкаф, где много лет лежало серебро, неприкосновенное, завернутое в зеленое сукно.
Показалось, что она на несколько минут потеряла сознание. Гвендолин усомнилась, сможет ли теперь подняться. На этот раз мешало не головокружение, которое могло свалить ее с ног, — левая сторона тела не двигалась. Онемела. Такое случалось, особенно ночью. Она принялась растирать левую ногу, затем руку, пока чувствительность частично не восстановилась, но все равно двигалась с огромным трудом. Рука безжизненно повисла. Только Гвендолин решила добраться до стены с выключателем, как дверь приоткрылась, и вошел Отто. Его изящное шоколадное тело в тусклом свете фонарей казалось черным, а глаза поблескивали цветом лимонов, продающихся в магазинчике на углу. Она вдруг заметила, какие у кота красивые глаза, и что он — самое молодое, гибкое и совершенное существо из всех, что она видела. Отто, словно бы не заметив ее, уселся на пол и принялся выкусывать из подушечек лап мелкие камешки и грязь острыми белыми клыками.
Гвендолин втащила левую ногу обратно на кровать правой рукой. Это усилие измотало ее. Отто, закончив маникюр, одним грациозным движением заскочил на кровать и свернулся у ее ног.
Глава 24
Из окна спальни Микс наблюдал, как мистер Сингх развешивает гирлянды по ветвям пальмы. Вроде бы не Рождество и не индийский карнавал, проходящий примерно в то же время. Что он затевает? Может, и к лучшему, что в Англии не разрешают носить оружие, как в Штатах. Будь у Микса пистолет, он бы пристрелил индуса здесь и сейчас. Мистер Сингх поднялся по лестнице, зашел в дом и зажег гирлянду: красные и синие, желтые и зеленые огоньки заплясали на экзотическом дереве. Миссис Сингх в розовом сари вышла из дома, и они вдвоем принялись любоваться пальмой.
Даже в этот час виднелись вскопанные участки в саду. Один небольшой, второй побольше. Надо было копать под покровом тьмы, но это значит после полуночи. Огни горели только у дома мистера Сингха, а здесь не было видно даже террасу. В одном из домов горели лампы на фасаде и живой изгороди. Он узнал женщину, вышедшую, чтобы снять одеяло и джинсы с бельевой веревки, — Сью Брунсуик. Сейчас сама мысль о покупке машины казалась полузабытой мечтой, не говоря уже о планах соблазнения ее хозяйки. Даже Нерисса, о которой он с нежностью думал в это время суток, исчезла из его мыслей, как песня в сумерках. Ничто не имело значения: ни работа, ни средства к существованию, ни отсутствие машины, ни любовь. Ничто. Только одно — не дать старухе Чосер позвонить в полицию.
Когда Микс поднялся к себе после разговора, его парализовал страх. Ибупрофен, который он принял в количестве, значительно превышающем рекомендованное, вызвал головокружение и не особенно помог от боли в спине. Он не мог даже налить себе выпить, не мог думать о еде, не мог присесть. Так и стоял, глядя в окно и держась за подоконник. Старуха наверняка вызовет полицию. Микс даже не пытался отговорить ее. Она просто отложила звонок на завтра, поскольку люди ее поколения считают, что не пристало звонить в полицию, вызывать врача или ходить по магазинам в воскресенье. Его бабушка была такой же. Дела надо начинать с понедельника, вот и расскажет им все прямо с утра.
Мерцающих глаз Отто нигде не было видно. Микс, который никогда не задумывался о нем, теперь представил, как здорово быть котом. Бесплатный дом и кормежка, никакой работы да и нужды в ней, никакой бессонницы, день и ночь можно шататься по богатым охотничьим угодьям, если есть желание. Свободный от боли, гибкий и бесстрашный, вольный убивать все, что встает на пути. Правда, никакого секса. Наверняка Отто кастрирован. Но секс — всего лишь помеха. А чего не знаешь, того и не желаешь.
Слегка отвлекшись, Микс отправился в гостиную, где смешал себе любимый коктейль с «Куантро». Нужно было выпить еще пару часов назад. Тогда, может, не было бы так плохо. Коктейль возымел чудодейственный эффект, и показалось, что нет проблемы, которую Микс не решил бы. Надо смотреть вперед, расставить приоритеты. В настоящий момент его приоритет — не дать старухе Чосер вызвать полицию. Возможно, она и не подозревает, какой эффект произведут ее слова. А он знает. Полиция ищет тело Данилы и ее убийцу, там ухватятся за возможность обнаружить сразу и то и другое. И сразу приедут. Ее надо остановить.
Он знал, как заставить женщину замолчать. Один раз уже довелось.
Гвендолин толком не помнила, как выбралась из постели. С трудом проползла несколько шагов по полу. Пальму в саду мистера Сингха усеивали цветные огоньки. Должно быть, ей это кажется. Что-то не так с головой. Добраться до двери, не говоря уже о лестнице, гостиной или кабинете, было невозможно. Она бы вызвала врача или позвонила подругам, но для этого пришлось бы скатиться с лестницы. Но сегодня еще воскресенье, и, как бы она ни злилась на свою давно умершую мать, принцип миссис Чосер не звонить никому, кроме членов семьи, по воскресеньям и после девяти был непоколебим. Так что она, не имея сил умыться или, как говорила мать, «облегчиться», увидела, что дерево все еще мерцает разноцветными звездами, и упала в одежде на кровать. Правда, сумела стащить один ботинок и спихнуть другой.
Гвендолин натянула одеяло здоровой правой рукой. Она догадалась, что с ней произошло. Думала об этом весь последний час. И только сейчас смогла облечь это в слова. С ней случился удар.
Она так шумно рухнула в постель, что Микс вышел на площадку. Что с ней? Может, она всегда так ложится, кто знает. Он раньше не замечал, во сколько она укладывается спать.