С любовью насмерть, Дун… - читать онлайн книгу. Автор: Рут Ренделл cтр.№ 44

— Когда я узнал, что Дун — женщина, — продолжал Уэксфорд, — для меня почти все встало на свои места. Я нашел объяснение скрытности миссис Парсонс, я понял, почему она, обманывая мужа, все же не полностью осознавала, что обманывает его, и не видела в том своей вины; почему Друри считал, что она стыдилась Дуна; почему, преисполненная отвращения к самой себе, она прятала подальше книги.

«…И почему миссис Кац, которая знала, что Дун — женщина, но не знала, кто она такая, ужасно не терпелось выведать у кузины, как ее зовут», — размышлял Берден. Это открытие, что Дун — женщина, также объясняло фразу в письме миссис Кац, над которой они с Уэксфордом ломали голову: «Все-таки никак не могу взять в толк, почему ты так боишься этой встречи. Ну, скажи, чего там бояться? Между вами же не было ничего такого…» Близкая родственница, которой миссис Парсонс поверяла все свои тайны, была полностью в курсе дела. Для миссис Кац тут не было никакой тайны, для нее это был факт, к которому она давно привыкла, и потому она не сочла нужным, узнав о смерти двоюродной сестры, обратиться в полицию, пока сам шеф полиции штата Колорадо не обратился к ней за разъяснениями. И правда выплыла, выплыла в постскриптуме к беседе Уэксфорда с шефом полиции из Колорадо, когда они этой ночью вышли на связь с Америкой. Она выплыла почти случайно, когда шеф, что-то не вполне понимая, сам объяснил все, и очень просто: «Эй, что вы там говорите, не пойму. Вы, кажется, считаете, что Дун — мужчина?»

Хэлен Миссал откинулась назад, к стене, спрятав лицо в тени. Место, где она сидела, освещало солнце, его лучи вплетались в яркий узор на ее юбке, десять маленьких солнц горели на ее длинных, лакированных ногтях.

— Вы странно себя вели, миссис Миссал, — сказал Уэксфорд. — Прежде всего, вы мне солгали, сказав, что не знали миссис Парсонс. Возможно, вы действительно не узнали ее на фотографии в газете. Но с вами очень сложно иметь дело. Как что — вы сразу вилять, обманывать, и в результате истина выясняется только из показаний других людей. Или остается о ней догадываться по случайно сорвавшимся у вас с языка фразам, обмолвкам.

Хэлен Миссал сверкнула в его сторону глазами, в них была ярость.

— Ради Бога, Дуглас, дай мне сигарету, — сказала она.

— Сначала я решил, что вы не имеете к делу никакого отношения, — продолжал Уэксфорд, — до тех пор, пока в пятницу вечером не произошел один эпизод. Помните, я вошел в гостиную и сказал вашему мужу, что хочу поговорить с его женой. Вас мое заявление привело в раздражение, но что касается мистера Кводранта, то я заметил, как он страшно вдруг испугался. Тут он совершил одну неловкость, из чего я понял, что он нервничает. Когда вы мне сказали, что встречались с ним, с моей стороны было естественно предположить, что он не захочет, чтобы мы об этом были осведомлены. Но ничуть не бывало. К моему изумлению, он был предельно откровенен. Я долго размышлял и наконец пришел к выводу, что вся сцена была мною воспринята под неверным углом. Я стал восстанавливать в памяти, что я тогда говорил и на кого в это время смотрел… Но об этом потом, и пойдем дальше. Миссис Миссал, ваша старая классная наставница вас вспомнила. Все были убеждены, что вы станете актрисой. Вы подтвердили ее слова. «Я хотела быть актрисой!» — вырвалось у вас, и в тот момент вы не лгали. А вот что происходило в 1951 году, когда Минна оборвала дружбу с Дун и стала приятельницей Друри. У меня создалось впечатление, что Дун была честолюбива по натуре, и разлука с Минной для нее означала крах ее честолюбивых устремлений: жизнь сломана. Я нашел то, что упорно искал, а именно — сломанную жизнь. Когда Дун стала взрослой, она превратилась из умной, страстной, жизнерадостной девушки в существо разочарованное, опустошенное. Вы как нельзя лучше вписывались в этот образ, миссис Миссал. Даже когда вы старались быть веселой, получалось злое веселье. Да, вы придумывали себе развлечения, у вас были связи, но приносило ли вам это удовлетворение? Или, может быть, таким образом вы хотели заглушить свою тоску по несбыточному?

Хэлен Миссал не выдержала и, перебив его, закричала:

— Ну и что такого? — вскочив, она с такой силой пнула ногой первую попавшуюся книгу, что та перелетела через комнату, ударилась о стену и приземлилась у ног Уэксфорда. — Вы, должно быть, сошли с ума, если думаете, что я — Дун! Я не способна испытывать это мерзкое, отвратительное… ну, этой пакости к другой женщине!

Она расправила плечи и выставила вперед грудь, как бы желая подчеркнуть, что она прежде всего настоящая женщина, вооруженная всеми неоспоримыми признаками ее пола, как будто отклонение от сексуальных норм должно выражаться в некоем внешнем уродстве.

— Я ненавижу эти дела! Меня от них тошнит! И когда в школе училась, тоже ненавидела! У меня на глазах это было, мне всегда было противно.

Уэксфорд аккуратно подобрал книгу, которую она швырнула, и положил на сундук, а из кармана достал другую. Узор из мелких цветочков на нежно-зеленой замшевой обложке выцвел и производил впечатление въевшейся пыли.

— Это была любовь, — сказал он тихо. Хэлен Миссал после своей вспышки возмущения с трудом перевела дух.

— Ничего в чувстве Дун к Минне не было ни мерзкого, ни отвратительного, — продолжал Уэксфорд. — Это было прекрасное, возвышенное чувство со стороны Дун. Ей ничего не надо было от Минны взамен, кроме доброты и ласки, и еще — ей хотелось, чтобы Минна выслушивала ее и понимала. Словом, Дун нуждалась в ее доброте, — Уэксфорд подошел к окну и внимательно некоторое время вглядывался в небо, как будто провожал глазами птиц. — Дун хотелось, чтобы Минна встречалась с ней, чтобы иногда они обедали вместе в ресторанах, катались в машине по проселкам, по которым гуляли, когда были девочками; и чтобы Минна слушала ее сетования на судьбу, устроившую так, что все мечты ее юности так и не сбылись, честолюбивые замыслы пошли прахом; и ждала от Минны сочувствия. Вот теперь посудите: что это было, и как определить ее чувство к Минне?

Уэксфорд открыл книгу, которую держал в руках, и начал читать:

«Была бы любовь моя розой,

А я на стебле лепестком,

Не знали б тогда мы разлуки,

Не ведали б горя и скуки…»

Фабия Кводрант вышла из оцепенения и, трепеща всем телом, голосом, словно шедшим издалека, из прошлого, продолжила строфу, извлекая из памяти почти забытые строки:

«Сияет ли день, гремят грозы,

Гранит и зеленый покой за окном…»

Это были первые произнесенные ею слова за все время, что они находились на чердаке. Муж схватил ее руку, его пальцы так и впились ей в запястье. «Если бы он посмел, он бы заткнул ей рот», — подумал Берден. Она читала дальше:

«Была бы любовь моя розой,

А я на стебле лепестком».

Она закончила на высокой, звенящей ноте, как девочка, продекламировавшая стих перед классом, и стояла молча, не двигаясь, словно в ожидании аплодисментов. Однако такое могло быть двенадцать лет тому назад, но не сейчас.

Пока Фабия Кводрант читала стихотворение, Уэксфорд внимательно ее слушал, покачивая книгой в ритм декламации. А затем мягко вывел ее из мира воспоминаний, сказав: