Сапфиры Айседоры Дункан - читать онлайн книгу. Автор: Алина Егорова cтр.№ 25

Сладкою речью сердце сгубил он,

Сладкою речью сердце сгубил он,—

Но не любил он, нет, не любил он,

Нет, не любил он, ах, не любил меня!

Даниил называл ее звездою, дарил роскошные, насколько ему позволяло жалованье, букеты и произносил жаркие слова. В его голубых со стальной искоркой глазах было столько искренности, что Элиза ему уступила. За свою недолгую жизнь она много раз слышала клятвы в вечной любви, но не верила им. «Люди лгут, а мужчины тем более», – говорила ей Айседора. Несмотря на внешнюю холодность Снежной королевы, Элиза была весьма страстной натурой. Она любила жизнь и была готова броситься в омут с головой, но потом все могло обернуться обманом. Лучше разочароваться, но вкусить манящий плод любви, чем беречь свое сердце от ран. Она не знала, любит ли Даниил ее на самом деле или нет. Он то совершал ради нее безумные поступки, то был холоден и обращался так, словно она ему чужая. Сложным человеком был Лапкин: добрым и в то же время жестким. Его можно было уговорить на что угодно, но иной раз он упрямился по пустякам. Он был с ней то нежным и ласковым, то равнодушным. Даниил мог ее защитить, сделать для нее многое, но надеяться, что он будет всю жизнь сдувать с нее пылинки, глупо. Замуж за него Элиза выйти отказалась. «Это не мой мужчина, – решила она. – Он человек для романа, но никак не для семьи. Да и какая у них может быть семья, если его уволят со службы с волчьим билетом?» А его уволят, если они поженятся, даже за одну связь с ней Лапкину грозят серьезные разбирательства.

Элиза уехала вместе с Даниилом в Саратов. Там она поселилась в брошенном доме своего родственника. Старый, бревенчатый, но добротный, с большой белой печью, дом находился на самой окраине города. Привыкшая к столичной сцене, Элиза хотела вернуться в Москву, но это было едва ли возможно – мама часто болела, за ней требовался уход. Красный Кут рядом – всего полторы сотни километров, в случае чего можно быстро приехать. Элиза танцевала в Саратовском театре, пользовалась успехом, но все же это не то, что прежде.

В Москве с продовольствием было неважно. Здесь, на благодатном черноземе, росло все, можно было перебиться своим огородом. Мама подкармливала, передавала кое-какие продукты, что бог послал. Жить можно. В Москве из-за трудностей с финансированием их труппа распалась, а студия пластики оказалась на грани закрытия. И самой ее основательницы, мадам Дункан, уже не было в живых.

Элиза никогда не любила красный шарф. Он у нее ассоциировался с пламенем, неуправляемым огнем, который застрял в памяти, когда она ребенком наблюдала, как горит родительский дом. Красный шарф, как красный флаг – цвет революции и крови. Уж ее-то пролилось немало. Только среди родни двенадцать человек погибло, а сколько еще людей пострадало, одному богу известно.

Танец с шарфом ей не нравился, но она выходила на сцену с красным полотнищем и танцевала потому, что это любила публика. После того как шарф затянулся на шее Айседоры и задушил ее, Элиза не прикасалась к нему больше никогда.

Прежняя удалая театральная жизнь канула в Лету. У Элизы от нее остались теплые воспоминания и перстень. Она им очень дорожила, не соглашалась продать ни за какие деньги. Необыкновенно красивый, с магически-синими камнями, он давал ей силу. Когда все вокруг рушилось и небо сужалось до черной точки, когда отчаяние и горе подходили совсем близко, Элиза сжимала в кулачке подарок Айседоры. Ей казалось, что сама Дункан протягивает ей руку помощи и говорит невозмутимо: «Все будет хорошо, самое темное время обычно бывает перед рассветом».

Однажды на рынке к ней подошла цыганка, одетая в цветастую юбку, с платком на седеющих волосах. Она заметила перстень и попросила продать его. Элиза отказалась, но цыганка не отставала.

– Не твой это перстень. Его хозяйка погибла, и ты погибнешь.

Элиза спрятала руку в длинный рукав кофты. Перстень был ей велик и свободно болтался на указательном пальце.

– Дай его мне. Я очищу его карму. Иначе он беду принесет. Много людей погибнет из-за света дьявольских камней.

– Типун тебе на язык! – рассердилась Элиза и поспешила домой.

* * *

Великий Новгород по площади совсем не велик, но по сравнению с Шарьей выглядел гигантом. Леонид быстро нашел Заводскую улицу и дом, в котором когда-то располагался магазин «Золотой ключик». О детском универмаге напоминала вывеска, вернее, след от нее: розовые непокрашенные буквы на красном фоне стены.

Одно из окон нужной квартиры выходило на бельэтаж. «Очень удобно для краж», – почему-то подумалось Леониду. Первоначальный план Обноскова – заявиться к хозяину перстня и предложить выгодную сделку – по мере приближения поезда к новгородскому вокзалу поменялся. Леня благоразумно решил повременить с активными действиями и, прежде чем что-либо предпринимать, осмотреться на местности, все взвесить, навести справки о старике. Если бы Обносков был честен с собой, то признался бы: он боится и, чтобы оттянуть неприятный момент, взял тайм-аут.

«Забавный старикан», – думал Леонид поначалу. Впервые он увидел Каморкина, когда тот, выходя из подъезда и воровато оглянувшись, полил из склянки колеса джипа, припаркованного слишком близко к дому. Через полчаса Каморкин неторопливым прогулочным шагом возвращался из булочной с длинным французским батоном, торчащим из пластикового пакета. Он был доволен проделанной работой: джип подвергся нашествию кошек. Пушистая стая каталась по капоту, терлась возле шин и точила о них когти.

Ближе к вечеру на тот же автомобиль партизанская рука просыпала из окошка крупу. Птицы тут же слетелись к кормушке и застучали клювами по черной лакированной крыше. Спустя несколько минут с криком: «Убью!» из подъезда выбежал гориллообразный малый. Он повертел широкой головой по сторонам, смахнул с крыши крупу и отогнал машину подальше от окон.

Из наблюдений Леня понял, что пенсионер ведет войну не только с зарвавшимся автовладельцем. Он регулярно скандалил с соседями, ссорился с собачниками, выгуливавшими своих питомцев где попало, гонял с лестничной клетки курильщиков и ругался с недобросовестными продавцами. В общем, старик знал свои права и яростно их отстаивал.

«Такого на арапа не возьмешь», – смекнул Обносков и решил поменять тактику. Дед одинок и жаждет внимания, поэтому и затевает ежедневные склоки. Чтобы расположить его к себе, нужно проявить интерес к его персоне. Польщенный старик растает, и тогда можно будет просить у него все, что хочешь. Да что там просить! Сам предложит перстень, еще и уговаривать будет. Все-таки Леонид не зря считал себя знатоком человеческих душ – как он ловко разгадал натуру Каморкина!

Утром, облачившись в белую рубашку и повязав галстук, Леня стоял перед дверью квартиры Каморкина. К двери долго не подходили, но Обносков был настойчив.

– Степан Константинович? Здравствуйте! Я из областного краеведческого музея, – льстиво пропел он в ответ на неласковое стариковское «Чего надо?».

– Ну и что с этого? – засопел Каморкин, совершенно не собираясь отпирать дверь. – Проваливай, пока милицию не вызвал.