Но глаз зацепился за комбинированный рисунок, где из головы Славы вылетала овальная мысль с вклеенной туда открыткой — репродукцией чьей-то картины. Высокая, красивая женщина в белых, бесформенных одеждах и огненным, очень знакомым взором, стояла гордо, опираясь на длинный двуручный меч.
Я не сдержался и тут же оторвал репродукцию, благо что приклеена оказалась всего на пять точек. На обратной стороне значилось: «К.Васильев, „Валькирия“. Холст, масло, 1968 г.».
И всё-таки осталось неясным, почему кавторанг всё время думал об этой богине из скандинавского эпоса. Вероятно, существовали какие-то внутренние, известные лишь команде, мотивы.
Издатель оказался неплохим художником, но поэтом никудышным и пытался сочинить стих о жизненном пути юбиляра, используя школьную программу по литературе. На отдельных листках проглядывали его муки творчества, но кое-что уже сложилось:
Скажи-ка, Слава, ведь не даром,
МОРЛАБ, спалённая пожаром,
«Французам» отдана?
Да, было море Золотое,
И говорят, ещё какое!
Недаром помнит вся ГУПРУДа
Про День Бородина!
Теперь ты витязь сухопутный,
В горах живёшь, как бич беспутный…
МОРЛАБ расщелкнулся легко — морская лаборатория, а вот что такое гремящая аббревиатура ГУПРУДа (главное или государственное управление чего? Не пруда же!) не поддавалось. Ясно было одно — эта организация и ловит в Ледяном озере золотую рыбку, и, похоже, один большой пожар она уже пережила — сожгли морскую лабораторию и отдали каким-то «французам»…
И ещё вдруг стала близка и понятна жизнь и психология этих рыбаков: всю зиму сидят мужики в какой-нибудь своей камералке, разрабатывают новые площади для поиска, думают, мечтают, трепятся в курилках и все тайно ждут летнего полевого сезона — всё, как было у нас в геологии. Естественно, работают они под серьёзным грифом, а коль люди они военные, значит, есть Особый отдел, присматривающий за соблюдением режима секретности и безопасности, который за такую стенгазету, попавшую в чужие руки, вздёрнет на дыбу. Скорее всего, секретную документацию в сгоревшем лагере рыбаки сами нашли и взяли на катер, но про этот тубус с незаконченной газетой наверняка знает один человек, автор и издатель. И он будет сейчас болтаться посередине озера и переживать, сгорело его творение или не сгорело и может попасть врагу, а ещё хуже, Особому отделу, который обязательно станет разбираться, от чего произошёл пожар.
Короче, автор под любым предлогом постарается вернуться на берег и посмотреть, что случилось с тубусом.
Тут его можно встретить, попробовать грубо пошантажировать и установить контакт. Возможно, раскрыться, объяснить, зачем я тут сижу и попросить, чтоб единственный раз спустили водолаза, который бы смахнул наносы с колонны и сфотографировал её со всех сторон крупным планом. Аппаратура у них есть наверняка.
Или, например, оставить на берегу записку для кавторанга Славы Бородина с предложением встретиться где-нибудь в укромном месте и обсудить некоторые проблемы…
Нужно было во что бы то ни стало сделать из рыбаков не врагов своих, а друзей. В конце концов, детское желание поймать валька, наглотавшегося золота, давно прошло, мне нужны материальные свидетельства древней, неизвестной цивилизации, потому что я пишу роман «Гора Солнца»…
* * *
Все мои мирные намерения разлетелись в пыль следующим же утром, когда пришёл на свой наблюдательный пост. Катер по прежнему тарахтел на середине озера, и рыбаки работали несмотря ни на что: судя по тросам и шлангу, свисающим со специальной площадки на корме, водолаз уже был на дне.
А примерно через час в небе появились сразу два вертолёта, которые приземлились в стороне от сгоревшего лагеря. Один высадил человек двадцать в полевой военной форме, взлетел и начал барражировать вокруг озера, второй разгрузил новый курган груза и остался. Военные тут же начали устанавливать палатки. Вдохновлённые подкреплением рыбаки подняли водолаза и, видимо, хотели подойти к берегу.
Вначале мне показалось, что-то случилось с катером или от радости забыли поднять якорь. Мотор ревел на полную мощь, сзади вырывалась кильватерная белая струя, а судно не двигалось и медленно вращалось на одном месте. Люди забегали по палубе, что-то яростно закричали, обращаясь к берегу; военные оставили палатки и помчались к озеру. Но тоже ничего не могли понять. Должно быть, вертолётчики с воздуха увидели, в чём дело, зависли над катером и сбросили лестницу. Рыбаки её приняли, начали карабкаться вверх, но катер крутило и закручивало лестницу. Успевшие подняться четыре человека едва удерживались на перекладинах. Тем временем, второй вертолёт запустил двигатели и пошёл на помощь, а катер тонул, всё больше приседал на корму, как вчера лодка, хотя мотор выл от напряжения.
И лишь увидев, как на отмели обнажаются камни и вода стремительно стекает с берегов, я понял, что случилось: на середине озера возникла огромная воронка — будто в ванне, налитой до краёв, выдернули пробку. Катер засасывало! Его гоняло, как щепку, у самого края бездны и радиус описываемых кругов становился всё меньше.
Меня знобило и бросало в жар, словно я присутствовал при массовой казни уже приговорённых — судья произнёс своё слово, и ничем нельзя помочь людям, кому предначертано уйти на дно, а не сгореть в огне! В тот момент мне было так страшно, что долго потом снился один и тот же сон — падающий на моих глазах пассажирский самолёт, полное чувство бессилия перед роком…
Первый вертолёт взял лишь пятерых и понёс к берегу, но один отцепился и солдатиком ушёл в воду. Вторая машина зависла слишком низко и потоком воздуха рыбака сбило за борт. Его пытались спасти, бросали круги на верёвках, забыв, что надо спасаться самим, потому что палуба уже сильно накренилась. Видимо, несчастный утонул, поскольку люди начали всё-таки хватать лестницу и ловко, по-морскому, забираться вверх, чтоб дать место нижним. Не знаю, была ли радиосвязь у командира экипажа с тем, кто сейчас был за штурвалом катера, но буквально на минуту они вошли в унисон, закружились вместе и шесть человек успели оставить палубу. И прежде чем судёнышко поставило торчком, мог бы спастись ещё один, но он не захотел! Он остался на носу, не известно, на чём стоял и чем держался, однако вскинул руки и что-то просемафорил своим товарищам.
Ещё какое-то время катер поклевал в центре воронки, после чего плавно ушёл в пучину.
Около получаса потом один из вертолётов кружил над воронкой и приземлился ни с чем.
И когда выключил двигатели, наконец-то донёсся голос Ледяного озера, низкий, утробный, клокочущий и грозный — спину озноб продрал. Забыв об опасности, я вскочил, будто заворожённый, и все, кто стоял в тот час на берегу — новенькие, только что прилетевшие военные, спасённые искатели сокровищ и даже экипажи вертолётов — все замерли, многие вскинули руки, будто признавая себя побеждёнными…