– Нет у нас печати в паспорте. И не будет, – покачал он головой. – Нельзя мне жениться. Это раз. А потом, сейчас у нас в моде гражданские браки, если ты не знала.
– Да ты не оправдывайся, не надо, – не глядя ему в глаза, отрезала Полина. – Я к тебе в дочери не набиваюсь. Да и молодой ты для папочки!
Он был взрослым мужчиной, даже матерым, но все-таки выглядел моложе мамы.
– Почему молодой? Мне тридцать четыре года. Мне шестнадцать было, когда ты родилась. А в пятнадцать я уже девчонок вовсю рисовал… Жаль, маманьку твою раньше не встретил. Красивая она у тебя баба. Мы с ней здесь жить будем, ты же не против?
– Ну куда от вас денешься, – пожала плечами Полина. – Только водку не пейте.
– Ух ты какая умная, – пренебрежительно хмыкнула мать.
– Тонь, а она правду говорит. Нельзя так часто закладывать. – Макар смотрел на нее с юморком, но его голос звучал вполне серьезно.
– Как часто? Сегодня у меня, между прочим, знакомство с дочерью было. Пивка бы чуть-чуть – и все, баста…
– Без пива обойдешься. Ты не переживай, Полинка, мы из твоей маманьки образцово-показательную женщину сделаем. Она у нас хорошая, не смотри, что зубы показывает. Просто ей с мужиками не везло. Не по тем рукам ходила. Ничего, теперь она со мной, а я ей расслабляться не дам.
– Кто тебя спрашивать будет? – с фальшивым пренебрежением отмахнулась от него Антонина.
Но Макар так на нее посмотрел, что у Тони тут же пропала всякая охота дерзить. И ногу с ноги она убрала, и в кресле выпрямилась, как прилежная школьница за партой. Его подавляющую энергию почувствовала и Полина. Ей вдруг захотелось повиноваться ему, хотя видеть своим отцом она его не желала…
– Сегодня никакого пива, ты меня поняла? – жестко сказал он.
– Поняла, – покорно кивнула Антонина.
– И давай в постель. Пусть Полина спит. Ей утром в школу.
– Не в школу, – мотнула та головой, – в техникум. И то у нас только консультации сейчас. Перед экзаменом… Да я могу и не ходить. Я и так на пятерки все сдам.
– Слышь, Тонь, дочь у тебя отличница, – весело подмигнув Полине, сказал Макар.
– Ага, и бабушкам дорогу помогает переходить… Ты мне, дочка, вот что скажи. Какие ты бабушке уколы делала?
– Обезболивающие.
– И что там – димедрол, реланиум?
– Ну, реланиум…
– И что-нибудь осталось?
– Ну, пара ампул. А что?
– Где? – заинтригованно спросил Макар.
– Да там, в спальне, у бабушки в тумбочке. А зачем вам?
– А затем, что выбросить все это нужно, – улыбнулся он. – На свалку истории. Болезнью здесь, в этой хате… в квартире, пахнет. Нехороший, скажу я тебе, запах.
– Да я уже привыкла.
– Ну я тоже не из пугливых. Но все равно, надо бы здесь все освежить… Ничего, я этим займусь. Ты спи давай, а мы лекарства пойдем выбрасывать.
– Да-да, пойдем, – поднимаясь с кресла, закивала мать.
Неужели ее вдохновила идея произвести уборку в квартире? Верилось в это с трудом…
Несмотря на праздную и шумную ночь, Полина проснулась, как обычно, рано, в половине восьмого. В квартире никто не убирался, на кухне беспорядок: грязная посуда на столе, пустые бутылки из-под водки. Полина к такому не привыкла, поэтому ей пришлось надеть фартук и встать к мойке…
Она навела порядок на кухне, приготовила завтрак, пожарила картошку на сале и уже накрывала на стол, когда появилась мама, все такая же растрепанная, в небрежно запахнутом халате. Она взяла с мойки чистый стакан, набрала воды из-под крана и жадно выпила.
– Я вас завтракать хотела звать, – сказала Полина.
– Зачем? – колюче посмотрела на нее мать.
Зрачки у нее были расширены, взгляд отчужденный, блуждающий.
– Ну как зачем? Время уже завтракать.
– А я не хочу. И Макар тоже.
– Ну, может, он хочет? Ты у него спроси.
– А ты что, прикормить его собираешься? Он мой, поняла?
Она ушла. С Макаром они провалялись в постели до самого полудня, и только к обеду им захотелось есть. Но Полина больше не собиралась для них готовить. Впрочем, они не привередничали и налегли на утренний завтрак. Макар даже похвалил Полину, чем, надо сказать, сделал ей приятное. И она даже не возмутилась, когда он, сунув в руку мятую десятитысячную купюру, отправил ее в магазин за водкой и продуктами.
Она уже возвращалась домой, когда ее нагнал Севастьян. Высокий, широкоплечий, темные волосы, светло-карие глаза, белозубая улыбка… Но слишком уж нежная у него кожа лица. Не сказать, что Полине это не нравилось, но у мужчины, в ее понимании, должна быть матерость, как у взрослого волка…
– Что это у тебя? – забрав у нее авоську, спросил он.
– Ужин, – равнодушно глянула на него Полина.
– А две бутылки водки – не много для одного ужина?
– Ну ты же пил вчера, ничего? – парировала она.
– А что, надо было отказаться?
– Я не знаю. Мне все равно.
– Что тебе все равно? – насупился он.
– Можешь пить, можешь не пить.
– Да? А то я уже подумал, что тебе уже безразличен…
– Думай. На то у тебя и голова, чтобы думать…
– А я сегодня в техникуме был. Девчонок твоих видел.
– И что? – безмятежно посмотрела на него Полина.
– Ну, тебя там не было.
– Некогда мне было.
– Завтраки готовишь, обеды, ужины, да? Для этих? – кивком показал он в сторону ее дома.
– А чем они тебе не нравятся?
– Откуда они вообще взялись?
– Кто они? Одна из них – моя мать, между прочим.
– Вот именно, что между прочим. Слышал я про твою мать, – завелся Севастьян.
– Что ты слышал? – косо глянула на него Полина.
– Ну, что бросила она тебя. Теперь вот объявилась. И с кем? Мутный этот Макар, не нравится он мне.
– Не нравится… А водку с ним пил. И в рот ему заглядывал.
– Я в рот ему заглядывал?
– Да, ты. И знаешь почему? Потому что ты его уважаешь. Потому что он взрослый. И крутой. А ты еще молодой.
– Молодой?! Да я воевал, если ты не знаешь! У меня медаль «За боевые заслуги»! «Духи» нашу заставу два дня штурмовали! Знаешь, сколько пацанов наших полегло? И мне осколок в каску попал. Я своими руками двух «духов» положил, – разгорячился Севастьян. – А ты говоришь – молодой!
– Ты не говорил мне про осколок, – внимательно посмотрела на него Полина.
Он мог погибнуть в том бою, о котором рассказывал. И она бы очень не хотела, чтобы это случилось. Но если бы вдруг он погиб, плакала бы она недолго. Ну недотягивал он при всех своих достоинствах до Макара…