Страга Севера - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Алексеев cтр.№ 104

— Я не жалуюсь на свою судьбу, — проговорил Мамонт. — Стратиг обошёлся со мной справедливо.

— Он изменил твою судьбу!

— Нет, Дара, ничего он не изменил. Так и должно быть и я наконец оценил мудрость Стратига.

— Мамонт, ещё не всё потеряно! — горячо заговорила она. — Ты можешь вернуться. Я всё устрою! Дай мне посох.

— Зачем?

— Дай! — Она потянула на себя сучковатую палку. — Я пойду странствовать. А ты возвращайся! Я цыганка, мне привычно бродить по свету. Дай, милый!

— Спасибо, Дара, — Мамонт притянул её к себе вместе с посохом. — Пойдём вместе?

— На сей раз вместе не получится, — с тоской сказала она. — Посох один…

— Разломим пополам. Смотри, какой он высокий.

— Разломим — не будет посоха, — возразила Дара. — Будет две клюки… Отдай мне! А Стратигу скажи: я взяла на себя его гнев. Я могу это сделать! Я Дара!

Мамонт бережно отнял её руку от посоха, прижал ладонь к лицу.

— Мне было так хорошо с тобой… И так не хочется расставаться!

— Мне тоже, милый…

— Ты не можешь пойти со мной?

Дара склонила голову к его груди:

— Могу… Всё могу. Я пошла бы за тобой, но в таком случае я лишусь пути! А зачем тебе беспутная цыганка? Тебе, избранному Валькирией! Прости, милый, я — Дара! И не хочу лишиться пути… Люблю свой урок!

Она засмеялась, а Мамонту почудилось, будто заплакала. Он тронул пальцами её лицо, нащупал прикрытые веки — слёз не было…

— Прощай…

— Погоди! — Дара подняла голову. — Стратиг поступил с тобой жёстко: вручил посох дорожный, но не указал пути…

— Указал: на все четыре стороны.

— И ты выбрал дорогу на восток? Пошёл к «Стоящему у солнца»?

— Да… Сначала я отыщу Валькирию! А потом…

— Но почему же идёшь на запад?

Мамонт огляделся и вдруг понял, что потерял способность ориентироваться в пространстве. Над головой кружился рой звёзд: Вселенная смешалась, и один лишь Млечный Путь кое-как угадывался на небе. Он зажал ладонями глаза, помедлил, стараясь согнать запечатлённую зрительной памятью картину, и вновь глянул вверх — перед взором плыли незнакомые созвездия, словно он оказался на другой планете.

— Что это? — спросил он, чувствуя озноб.

— Четыре стороны света, — объяснила Дара. — Ты видишь сразу четыре пути. И можешь странствовать вечно… Но никогда не придёшь туда, куда хочешь. Стратиг отпустил тебе участь Странника-колоброда. Я предупреждала тебя, милый…

— Прошу тебя! — Он схватил руки Дары. — Проводи меня на Урал! Я хочу найти Валькирию! Помоги мне!

— Наклони голову, — попросила она.

Мамонт покорно склонился и ощутил на голове тугой обруч, сдавивший лоб, виски и затылок. Машинально он потрогал рукой волосы и ничего не обнаружил.

— Это главотяжец, — сказала Дара. — Пока ты в странствии, не снимай его. Сначала будет больно, неловко, но скоро привыкнешь.

— Но я ничего не чувствую, — Мамонт потёр лоб, виски. — Где он?

— Осторожно, не порежь руку, — предупредила Дара и чуть опоздала — с пальцев Мамонта закапала кровь.

Тончайшая, невидимая нить ранила, словно лезвие бритвы, однако, сжимая голову, чудесным образом остановила вращение Вселенной. Всё стало на свои места — звёзды, созвездия, стороны света…

— Теперь иди и ничего не бойся, — удовлетворённо проговорила Дара. — Прощай, милый!

— Что же будет с тобой? — спохватился Мамонт. — Где найти тебя?

— Ищи Валькирию! Я свидетельствую: ты сохранил ей верность!

— А как же ты?..

— Мой урок один на всю жизнь, — печально улыбнулась она и отступила на шаг. — Спасибо, милый! Возле Вещего Зелвы я грелась в лучах Знаний, возле тебя — в лучах любви.

— Ты уходишь?!. — Мамонт подался к Даре, но не дотянулся: она отступила ещё на шаг.

— Уходишь ты, Странник. Я остаюсь, — она открыла дверцу машины, вытащила волчью доху — подарок Стратига. — Возьми! Скоро зима, тебе будет холодно… Возьми! Стратиг не зря одарил тебя! Он уже тогда предугадал твою судьбу! И ничего не смог изменить!!

Дара оставила доху на земле, отступила к машине. Дверца захлопнулась, и вспыхнули яркие красные огни.

— Ура! — послышалось сквозь гул двигателя, и на миг в неверном свете мелькнула поднятая рука.

— Ура! — отозвался он вслед отъезжающей машине и вскинул посох.

«Линкольн» унёсся во тьму, разрезая её лучами фар. Когда исчезли из виду задние габаритные огни, Мамонт поднял с земли волчью доху, набросил на плечи и стал подниматься по высокому откосу к железнодорожному мосту. Путь на восток начинался на той стороне Волхова…

Железные дороги стягивали землю, как незримый главотяжец голову, и, наверное, лишь потому человечество не потеряло ещё способность ориентироваться и передвигаться в пространстве. Люди тянулись к стальным магистралям, как когда-то тянулись к рекам и обживали берега; глубинная территория пугала человека, утратившего естественные земные и высшие космические Пути. Боязнь неизведанного пространства удерживала его вблизи грохочущих железом дорог, с которых невозможно было свернуть, не потерпев катастрофы. Благие намерения сковывали человеческую исконную страсть к свободному движению; физическая скорость преодоления пространства подменяла истинную, соразмерную с человеческой жизнью. И как следствие, резко сократилось и Время, и Пространство — народам становилось тесно на земле, хотя огромные территории оставались пустынными, безлюдными, как и несколько тысячелетий назад.

Жизнь вдоль искусственных магистралей на планете не обладала житийностью и быт — бытием…

Сучковатый посох неведомым образом точно нащупывал впереди дорогу даже в том случае, когда Мамонт шагал по тёмным, сырым лесам. Оторвавшись от железнодорожной магистрали, он ощутил наконец полное одиночество и благодатный покой. Правда, составы всё ещё громыхали где-то слева, но больше не тревожили; шумный стальной мир существовал сам по себе…

Время от времени Мамонт вскидывал голову и отыскивал по звёздам восточное направление, хотя в этом не было никакой нужды: неведомым внутренним чутьём он точно выдерживал путь.

Вместе с восходом солнца слетела лёгкая сонливость, ноги стали легче, а главотяжец уже почти не ощущался, опутанный лесной паутиной — следами прошедшего бабьего лета. Мамонт шагал без всякой дороги, от жнивья до жнивья, от увала к увалу, мимо тихих полупустых деревень, пересекая просёлки, ручьи и мелкие речки. Полегчавший посох отмеривал сажени, веселил руку и, словно намагниченный, всё тянул и тянул вперёд.