Кроме того, к вечеру в приемном покое обычной дежурной
больницы собирается контингент специфический — алкоголики, поссорившиеся друг с
другом из-за бутылки, или просто лихие ребята с ножевыми ранениями. Всех везут
в приемный покой и оказывают помощь в порядке очереди. Кто не дождался и отдал
концы — значит, не повезло…
— Разве ваш холецистит — это настоящая болезнь? —
высокомерно вещала крупная толстая старуха с выпученными глазами, обращаясь к
невысокой тетке, похожей на жабу. — Это не болезнь, это тьфу! Это одно
удовольствие! Вот панкреатит…
— Вам бы такое удовольствие! — обиженно возражала
«жаба». — Я вот сегодня поела капустки со свининкой, так думала — на
стенку полезу! Хорошо, я «скорую» заранее вызвала, еще когда готовила капустку…
— А вы не ешьте! — резонно заметила бледная
молодая женщина с темными кругами под глазами.
Женщина прижимала к груди висящую плетью левую руку. Обе
дискутирующие особы взглянули на нее с пренебрежением, и «жаба» возмущенно
проговорила:
— Как это? Если хочется!
— «Не ешьте!» — передразнила молодую пучеглазая
старуха. — Одно только удовольствие — покушать да об жизни с людьми
поговорить, а ты и того нас хочешь лишить?
Она окинула молодую женщину презрительным взглядом и
повернулась к «жабе»:
— Так вот, я говорю, это вам только так кажется, что
холецистит — болезнь, потому что вы панкреатита не видели…
Леня оглядывался по сторонам, прикидывая, куда пристроить
свою обременительную ношу. В это время старуха, гордящаяся своим панкреатитом,
обратила на него внимание.
— Притащил! — громогласно проговорила она. —
Думаешь, так тебя без очереди пропустят! Даже и не мечтай!
Она перевела взгляд на бесчувственное тело в Лениных руках и
злобно прошипела:
— У, вырядилась! Ничего, подождешь! Я вот уже три часа
сижу, а у меня, между прочим, не что-нибудь, а панкреатит!
Очередь больных прореагировала на появление нового человека
весьма равнодушно.
Леня увидел наконец свободный стул в самом темном углу
помещения и усадил на него свою злополучную пассажирку, осторожно прислонив ее
к стене и повыше подняв воротник пальто. Убедившись, что покойница достаточно
устойчива и не свалится со стула, он торопливо выскользнул из приемного покоя.
Едва за ним захлопнулась дверь, в приемном покое появился
рослый врач в мятом, заляпанном кровью халате.
— Больная Курочкина есть? — громогласно
осведомился он, оглядев притихших старух.
— Я, я Курочкина! Олимпиада Самсоновна! — радостно
отозвалась гордая обладательница панкреатита.
— Идемте, — махнул ей рукой доктор и скрылся за
дверью, ведущей во внутренние помещения больницы.
— Я ведь говорила! — Старуха засеменила за врачом,
свысока взглянув на свою недавнюю собеседницу.
Маленькая, похожая на жабу тетка завистливо посмотрела ей
вслед и обиженно пробубнила:
— Панкреатит у нее, так она себя лучше прочих считает!
А другие как будто и не больные, а так себе, придуриваются!
На какое-то время в приемном покое установилась
относительная тишина. Вдруг с улицы протиснулся небритый, грязный тип в
ужасающих лохмотьях. Проковыляв к дежурной сестре, которая неторопливо
заполняла формуляр очередного больного, новый посетитель гнусавым, простуженным
голосом проговорил:
— Сестрица, мне бы лекарство! У тебя ведь лекарство
есть? А то я очень сильно больной!
— Какого еще тебе лекарства? — лениво огрызнулась
сестра. — Сейчас санитара позову, Василия Петровича, он тебе пропишет
лекарство! Живо на улицу выкинет! Лекарство ему понадобилось! Убирайся-ка ты
лучше сам, пока по шее не схлопотал!
— Сразу по шее! — обиделся бомж. — Нет, чтобы
помощь оказать больному человеку! Я, может, четвертый год при смерти! У меня,
может, выпадение памяти и провал сознания! Сестрица, у тебя ведь наверняка есть
в аптечке настойка боярышника? Мне бы один пузыречек, мне боярышник очень от
моих болезней помогает!
— В аптеке боярышник купи, алкаш несчастный, а я тебе
тут не обязана подавать! Пошел прочь, пока санитара не позвала! Он у нас чистый
зверь, а вашего брата на дух не переносит!
Бомж с недоверием выслушивал угрозы и в то же время стрелял
глазами по сторонам. Одиноко сидящая в углу женщина в дорогом кашемировом
пальто привлекла его внимание.
Оставив в покое несговорчивую сестру, бомж подсел к
перспективной даме и сделал вид, что задремал в тепле. Наблюдая сквозь
прикрытые веки за намеченной жертвой, он с удивлением отметил, что та
совершенно не шевелится. Решив, что женщина заснула, бомж придвинулся к ней еще
ближе и незаметно скользнул рукой в карман пальто.
Разочарованию его не было предела: ни в одном кармане спящей
женщины не было денег, единственный улов незадачливого карманника состоял из
новенького паспорта.
Что ж, паспорт, конечно, не деньги, но его тоже можно
продать, есть любители и на чужие документы.
По крайней мере на пузырек настойки боярышника ему за такой
аккуратный документах точно дадут.
Бомж огляделся по сторонам, убедился, что его скромная особа
никого не интересует и тихонько покинул приемный покой.
Прошло еще некоторое время, и невысокая, похожая на жабу
тетка заскучала, лишившись своей высокомерной собеседницы. Оглядевшись и не
найдя среди больных никого более достойного внимания, она решила поговорить о
жизни с тихой женщиной в кашемировом пальто.
Подсев поближе к неразговорчивой незнакомке, «жаба» вежливо
покашляла, стараясь привлечь к себе внимание. Тяжело, с показным сочувствием
вздохнув, она проговорила:
— Что-то супруг ваш не торопится.
Поскольку дама ничего не ответила и никак не прореагировала
на проявление сострадания и женской солидарности, жаба поджала губы и
недовольно заметила:
— Если некоторые чересчур гордые, тогда нужно в дорогую
больницу ходить, которая для богатых! А ежели в одну больницу пришли, так
нечего перед людьми так гордиться!
Дама и на это справедливое замечание ничего не возразила.
«Жаба», с одной стороны, несколько устыдилась своей излишней
резкости, с другой — подумала что лучше не задевать незнакомку, а постараться
найти к ней соответствующий подход и вызвать на разговор, поскольку больше
поговорить здесь все равно не с кем.
— И то взять, — с прежней задушевной,
задумчиво-сочувственной интонацией произнесла разговорчивая тетка, — разве
же от мужчины дождешься понимания? Все они черствые, бесчувственные,
невнимательные, одно слово — козлы…
Дама в кашемире сидела очень тихо, и тетка продолжила с
большим искренним чувством:
— Мой-то, пока еще жив был, придет с работы, полный
обед стрескает и уткнется в свой футбол… Я ему, бывало, говорю: "Коленька,
ты бы хоть когда с женой поговорил! Хоть изредка! Тут столько всякого
накопилось, обсудить-то хочется.