От удара лыжей по ноге Надежда упала, ботинок запутался в
креплении, да еще вес у коровы был даже не коровий, а слоновый. В общем,
последнее, что услышала Надежда, был треск, как будто рвется крепкая материя.
Треск заглушил ее собственный крик, и Надежда потеряла сознание.
Очнулась она очень скоро от того, что муж сильно хлопал ее
по щекам. Вокруг столпились люди, кто-то освободил ее ногу от креплений, кто-то
протягивал термос с горячим чаем. Нога у Надежды не болела, просто ничего не
чувствовала. Нашелся среди окружающих медик, который приблизительно определил
перелом голени, и муж коровы вызвался отвезти Надежду в больницу – у него
оказалась неподалеку машина.
Обиднее всего было то, что сама розовая корова ничего себе
не сломала – даже лыжи у нее оказались целы. Она тихонько стояла в стороне и
виновато молчала.
Отзывчивые лыжники помогли погрузить пострадавшую в машину и
вернулись на гору. Надежда по дороге в больницу жутко злилась, причем злость ее
усугублялась тем, что злиться, собственно, можно было только на себя. Муж вел
себя спокойно, не ахал, не рвал на себе волосы и не воздевал руки к небу,
восклицая: «Ах, на кого же ты меня оставляешь?», и Надежда окончательно
обиделась. Нога в машине начала болеть, и в приемном покое больницы
подтвердились худшие Надеждины опасения – не растяжение, не трещина, а самый
настоящий перелом. Хирург, преступно молодой, на взгляд Надежды, наложил гипс,
да еще и присовокупил, мерзавец, что заживать нога будет долго, а принимая во
внимание возраст больной, он вообще не может гарантировать правильного срастания
кости. Представив себя неразлучной с костылем до конца дней своих и
возмутившись ссылкой на возраст, Надежда просто задохнулась от злости, но сил
на достойный ответ наглому мальчишке-хирургу уже не осталось.
Дальше наступил краткий период понижения неприятностей, ибо
Надежду в гипсе выдали мужу, и он отвез ее домой, причем вел себя благородно и
не кидал по дороге фразы типа: «Я же предупреждал, что так будет!» или «Если бы
ты хоть изредка слушалась мужа, с тобой ничего бы не случилось…».
Три недели Надежда провела в четырех стенах в обществе кота
Бейсика, поскольку муж, как обычно, много работал и приходил поздно. И вот
когда она окончательно озверела, в поликлинике сняли гипс и сообщили ей, что
тот мальчишка-хирург как в воду глядел: нога не то вообще не срослась, не то
срослась, но не правильно, а уж кто в этом виноват – возраст или неопытный
хирург, – они в поликлинике, если бы и знали, все равно не сказали – честь
мундира, сами понимаете. Надежда ничего не хотела понимать, кроме того, что ногу
опять придется гипсовать, и это вызвало у нее приступ почти буйного
помешательства. Врач в поликлинике испугался и направил ее на консультацию к
профессору, а тот дал направление в больницу. Муж проявил строгость и почти
силой положил Надежду в отделение травматологии. Ногу долго просвечивали
рентгеном, потом снова загипсовали Ходить Надежда с трудом, но могла – гипс был
очень аккуратным. Персонал в отделении подобрался незлобный, лечащий врач
Надежде симпатизировал, но вот соседи…
Палата оказалась трехместной, и, когда Надежда вошла и
поздоровалась, ей указали место у окна – никто не хотел занимать ту кровать.
Надежда легла и поняла почему – из небольшого узкого окошка ужасно дуло, кроме
того, окно выходило прямехонько на больничный морг. Соседка справа представилась:
«Сырникова, Лора Михайловна» – и поглядела на Надежду подозрительными, близко
посаженными глазками.
Соседкой слева оказалась здоровенная бабища – многодетная
мать семейства, как узнала потом Надежда. Ее навещала семья – муж и три сына,
все очень похожие друг на друга: толстые, с круглыми лобастыми головами.
Фамилия у них была соответствующая – Поросенки. Мама Поросенке залезла на стул,
чтобы снять со шкафа кухонный комбайн, стул не выдержал ее веса и подломился.
Она упала и сломала руку. Сырникову сбила машина, сломав ей три ребра и
лодыжку, и она бесконечно рассказывала в палате, как ляжет костьми, но засудит
водителя на самый большой срок.
Поросенке поглощала множество домашней еды, обильно
сдобренной чесноком, и ночью оглушительно храпела. Сырникова пробовала
цепляться к ней, но та не реагировала, и тогда вредная баба стала изводить
Надежду. Нервы у Надежда Николаевны были не в лучшем состоянии, организм
ослаблен длительным нахождением без воздуха и весенним авитаминозом, поэтому
Надежда, сама себе удивляясь, очень болезненно реагировала на мелкие склоки и
придирки.
Вот и сейчас Сырникова, хитро поглядывая на Надежду, начала
рассказывать длинную историю о том, как одна ее знакомая вот точно так же
сломала голень, и точно так же нога не хотела срастаться, и ломали ее три раза,
после чего знакомая так и осталась на костылях, да еще и муж ушел к молоденькой
медсестре.
Надежда отвернулась к стене и делала вид, что дремлет.
Сырникова замолчала, не имея слушателей.
Надежда немного успокоилась и сказала себе, что полоса
неудач должна же когда-нибудь кончиться. Судя по всему, это случится довольно
скоро, потому что доктор вчера сказал ей, что нога заживает правильно и через
несколько дней можно будет снять гипс. Вскоре обещают выписать Поросенке и,
даст бог, положат кого-нибудь, кто не станет так ужасно храпеть ночами.
Сырникову хорошо бы, конечно, придушить ночью подушкой, но
неохота связываться, поэтому надо просто не разговаривать с ней. Или же можно
придумать более утонченную месть. Надежда давно прознала, что Сырникову зовут
вовсе не Лора, как она представилась вначале, а Велора, что означает Великая
Октябрьская революция. Сырникова очень не любит свое имя, так Надежда нарочно
будет ее так называть.
С середины апреля наступила чудесная погода, и Надежда очень
довольна, что лежит у окна: можно приоткрыть щелочку и дышать свежим ночным
воздухом.
Днем Сырникова не разрешает, ей, видите ли, дует.
К серому кубику морга Надежда уже привыкла и совершенно не
реагировала на скорбные группы ожидающих своего покойника родственников и
сослуживцев.
Кроме всего, был и еще один факт, который несколько примирял
ее с нынешним положением вещей. В марте у Надежды Николаевны был день рождения,
и в этом году как раз подступил ненавистный пятидесятилетний юбилей. Надежда
заранее с ужасом представляла себе это событие – как сотрудники на работе
подарят какой-нибудь сервиз или переносной телевизор, как начальство будет
официально поздравлять и зачитывать адрес от дирекции, как мужчины будут
смотреть равнодушно, а женщины – с неприкрытым злорадством. И все будут знать,
что ей исполнилось пятьдесят лет. После такого юбилея выход один – вешаться.
И вот благодаря перелому юбилей удалось замотать. Как
говорится, нет худа без добра!
Надежда осторожно высунула голову из-под одеяла. Анна
Поросенко спала, посапывая, – храпела она только ночью. Сырникова,
привычно призывая кары небесные на голову сбившего ее водителя, прижав руку к
сломанным ребрам, поднималась с кровати, чтобы идти смотреть телевизор в холле.
Надежда приободрилась и достала из тумбочки детектив.