Хризантема императрицы - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 30

Леночкино личико вытянулось в расстроенной гримаске, и Герман, мысленно вздохнув, проклял себя за слишком длинный язык. Ну зачем было пугать? И вообще, не о Вельском он поговорить хотел. Правда, о том, о чем хотел, вряд ли уже получится.

– Я поговорю с Вельским, – пообещал он. Леночка слабо улыбнулась, отстранилась, поставила сумочку на колени и очень вежливо сказала:

– Большое спасибо.

Ну и что он опять неправильно сделал?

* * *

– Эта история случилась в далекой-предалекой стране, правители которой были очень гордыми и считали, что рождены Небом. Они так и называли себя – Сыны Неба, а земли свои – Поднебесной, – Анжела смотрела в окно. Ночь уже, темнота, сквозь залитое дождем стекло пробивается тусклый свет фонаря, и его отражением стоит на тумбочке лампа под самодельным абажуром.

– Теть Желла, пойдемте спать, – Даше холодно: батареи тут едва-едва греют, а ковер на полу до того тонкий, что ступней чувствуешь каждую дощечку паркета, и даже шляпки гвоздей, которые местами выпирают, грозя прорвать ветхую ткань. А из форточки тянет сыростью, но закрыть Желла не даст, Желла любит слушать дождь.

– И в этой стране жила-была маленькая девочка по имени Орхидея. Отец ее некогда был знатен и богат, но после впал в немилость и лишился всего, что имел. В бедности росла Орхидея.

Дашка с ногами забралась в кресло и поплотнее укуталась в байковый халат. Ну надо же было дождю случиться? Теперь Желла до самого утра будет рассказывать про Орхидею-императрицу, а Дашке придется слушать, потому как бросать старуху в таком состоянии нельзя, мало ли чего ей в голову взбредет.

– Но вот однажды в маленькой деревеньке появились люди, которые искали новых наложниц для императора. Так Орхидея попала во дворец.

Сколько в ней сил... почему стариков считают слабыми? Желла вон спит часа два-три, и чувствует себя превосходно, а Дашке двух часов мало, Дашка завтра будет невыспавшаяся и злая, или что хуже – невнимательная. И Федор Яковлевич ругать будет, или вообще уволит, он уже грозился как-то, когда она пробирку разбила. И правильно, кому нужен безрукий лаборант?

– Много было наложниц у императора, огромен сад наслаждений, и в самом дальнем его углу стоял крошечный домик, в котором поселили Орхидею, ведь не знатна она была, не богата, не красива.

И Дашка тоже теперь и не богата, и не красива. Сергей держит слово, хорошо, хоть не пытается мешать работе, а ведь мог бы. Один звоночек, и Федор Яковлевич, который боится малейшего шороха, поспешит избавиться от неудобного сотрудника.

– Не унывала маленькая Ланьэр... умна она была и трудолюбива, и упряма в достижении цели.

Ну прямо как Ленка, вот уж кто с пути не свернет. Ленку Федор Яковлевич любит и ставит в пример, говорит, что именно таким должен быть настоящий ученый – самоотверженным и готовым на все ради науки. Дашка тоже готова на все, кроме как торчать в лаборатории сутками, но она же не виновата, что Желлочку нельзя оставлять одну?

– Расписала она стены дома цветами, а перед домом разбила сад, в котором высадила четыре сорта орхидей. Подружилась с евнухами и служанками, была ласкова и послушна. Но не только это делала Ланьэр. Тайно покидала она пределы Запретного города, чтобы учиться у женщины женским же искусствам. А возвращаясь, читала книги, из которых получала знания иные, о травах разных, о ядах и болезнях и том, чем эти болезни вызываются. Тьма таилась в сердце Орхидеи.

Сердце у старушки здоровое, долго протянет, а значит, нужно решать... опять решать... но что? На Сергея рассчитывать нечего, он с самого начала Желлочку на нее повесил, жена его тем паче возиться с сумасшедшей не станет. Милка... Милка в очередном запое и, кажется, надолго. А Дашке что? Ее того и гляди турнут из лаборатории, или навсегда в лаборанты запишут – подай, принеси, помой, убери... а ей большего хочется! И способна она на большее – кто нашел ошибку в расчете полулетальной концентрации? А кто придумал вводить препарат перорально, растворенным в жиру? И ведь работает же! И Федор Яковлевич сказал, что когда б Дашка побольше времени науке уделяла, с нее вышел бы толк.

– И вот однажды, утомившись в стенах дворца, пожелал император прогуляться, вынесли невольники паланкин в сад и, подкупленные хитрой Орхидеей, понесли не по знакомым дорожкам, а в дальний угол, куда прежде не заглядывал Сянфэн. И увидел он чудесный крохотный домик, украшенный цветами, в цветах же утопающий, и девушку на пороге этого дома... И пела она, а голос был столь прекрасен, что очаровал и императора, и невольников. Целый день провел император в гостях у Ланьэр, а ночью призвал ее во дворец.

Ну скорей бы уже, устала Дашка слушать, каждый раз одно и то же, в этой истории все неизменно – и последовательность событий, и последовательность слов, и тон Желлы, и взгляд, устремленный в окно, и дождь, и ночь... может, стоит в больницу ее определить? Ведь невозможно же так! Или вернуться? Сергей примет, губы подожмет, разговаривать станет свысока, но примет. Правда, тогда придется расстаться с лабораторией, но...

Но нет, не отступит Дашка, ведь она уже почти добилась того, о чем мечтала.

– Скоро из гуй жень [1] стала Ланьэр бинь, потом – фей и гуй фей, а потом и хуан гуй фей. Но не было в том радости ни для кого, кроме Сянфэна, ибо ядовитой оказалась Орхидея, помнила она все обиды, помнила и тех, кто наносил их. И смерть пришла в Запретный город, увяли цветы, и слезы лепестков легли на дорожку забытого сада... и только желтые хризантемы насмешливо и дерзко противостояли яду Орхидеи.

Не прав Серж, считающий, что Желла лишь притворяется безумной. Нельзя притворяться настолько, безумие во всем, в халате с начесом, заляпанном спереди, вытянувшемся на локтях, выцветшем на спине, и швы видны узенькими полосками незастиранной, ярко-синей ткани. Безумие в коротких седых волосах, которые Желла по многу часов укладывает перед зеркалом беззубой расческой – другую она не желает. Безумие в запахе, в смеси ладана, сердечных капель, воскового, терпкого хозяйственного мыла и кисловатом поту.

И в цветах, стоящих в бутылке из-под кефира, тоже безумие. Кому они нужны, иссохшие хризантемы, уже не желтые, а бурые, с мятыми лепестками, между которыми забивается пыль, с комочками листьев и мягкой сеткой паутины, оплетшей букет.

Паутину нельзя трогать, как и сами цветы.

Но скорей бы она успокоилась и спать пошла, а то ведь невозможно просто! Третий час ночи, а дождь все тарабанит и тарабанит.