Неизвестная сказка Андерсена - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 49

Пашка вздохнул, и розы понурились. Впрочем, печаль их была недолгой.

– На вот, скажешь мамке, чтобы не плакала. И мужа пусть себе найдет и родит мне брата. Или сестру.

– Скажу, – пообещала Глаша. А потом подумала: как она скажет, если говорить не умеет? Написать если только, но Пашкина мамка читать не умеет.

– Плохо, – Пашка подслушал мысли. – Не надо ей писать… и забудь, что я сказал. Пусть все будет так, как суждено.

Он иначе стал говорить, разбойник-Пашка, и думать тоже, да и был ли мальчишка, сидящий в розовом кусте, старым Глашиным знакомцем?

– На вот. – Пашка сорвал белую розу, и та, пискнув, съежилась в крохотный бутон, из зеленого хвостика-стебля которого сочился прозрачный сок. – Подари ей. И все будет в порядке.

– Кому?

– Ты знаешь.

И снова нить вдруг свернулась, вытряхнув Глашу в растревоженный, наполненный звуками мир, правда, теперь не одну – на ладони, цепляясь шипами-иглами в кожу, лежал бутон. От цветка исходил воистину чудесный аромат, от которого у Глаши закружилась голова.

Она подарит цветок маме.

Глаша встала, на цыпочках подкралась к кровати и положила розу на подушку. Получилось красиво, а спустя два дня мама умерла.

– Все умирают, – поспешила успокоить мальчика Тень.

– Да, я знаю. Я не боюсь, – солгал он. – Ведь душа не умрет никогда, а значит, и бояться нечего.

Тень промолчала, у Тени не было души, но сама она, являясь частью темноты, могла существовать вечно.

– Софья, солнышко, ангел мой, послушай… – Марик лебезил, Марик старался не смотреть жене в глаза и на губы, алые, хищные, готовые перемолоть его, такого беззащитного. – Ты не могла бы встретиться со своей мамой?

– Зачем? – Софья удивилась, и вырисованные жирным карандашом брови поднялись, переломились домиками, а наружные уголки век приподнялись. – Ты ее не любишь.

Не вопрос, но констатация факта, к которому следовало бы прибавить и еще один факт: сама Софья тоже не любила старуху. Пожалуй, ее никто не любил, мерзкую, языкастую, норовящую пнуть словом, облить помоями слухов и сплетен, утопить… а ведь утопит, утопит, дражайшая тещенька, и глазом не моргнет. И сделает все с превеликим удовольствием, он ей с самой первой встречи не понравился.

Впрочем, взаимно.

– Так зачем мне с ней встречаться?

– Она очень просила. Очень. Звонила мне недавно. Говорит, Марик, поговори с доченькой…

– Неужели?

Не верит. Ничего, Марик справится, Марик сможет. Если уж в расход, то обеих, как же они крови-то попили, знал бы, что так обернется, в жизни не стал бы лезть в эту семейку. Кто сказал, что простому солдату возле трона удобнее? Король и королева придирчивы и брюзгливы, королевна избалованна и истерична, а солдат, сколько бы ни вертелся у казны, нищ и бесправен.

И прежний сценарий не сработал. Тесть-то в прошлом покопался, откопал и сразу дал понять, что не сработает, крепко дал понять – Марик понял, он вообще понятливый.

– Солнышко, – Марик заставил себя прикоснуться к широкой, вечно потной Софьиной ладони. – Понимаешь, она ведь не молода уже, она… она больна, я не хотел тебе говорить, не хотел волновать, но может статься…

Проблеск интереса в мутных глазах.

– Она не переживет зиму. А ты, как бы там ни было, ее единственный ребенок.

– И наследница, – пальцы Софьи дрогнули, и длинные акриловые ногти впились в Марикову кожу. – Если помиримся, все ее имущество останется мне. Что у нее есть? Квартира? Дача?

Мелочная – богатая, но мелочная. Она от папаши на десять квартир получить может, но и эту, единственную, не упустит. А если упустит – впадет в истерику.

– Да, милая, наследница. Она… она грозилась написать завещание. Она с соседкой очень сдружилась и…

Ревность – родная сестра жадности, и Софья сполна прислушивается к обоим.

– Поэтому, милая, съезди, поговори с матушкой. Ну ни к чему вам дальше воевать.

– Хорошо.

– Она… она просила передать, что если ты надумаешь, то она будет за городом, на даче. Я тебя подвезу? Сейчас?

– Нет, блин, завтра, – рявкнула Софья, поднимаясь. – Ты, Марик, совсем идиот. Ехать надо. Но не сейчас… нет, не сейчас. Позже.

Марик отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Если все выйдет, как задумано, он станет свободен. Господи, неужели наконец он станет свободен?

– Записи? Какие записи? Да не было никаких записей! Ты мне не веришь? Ну приди и посмотри сам, в конце концов, кому это надо? Вот именно, что не мне! И я не понимаю, зачем тебе эти записи сдались?

– Нам, дорогая моя, они нужны нам, а не только мне. И ради нас я прошу тебя все внимательно осмотреть.

– Я осмотрела!

– И в компьютере?

– И в компе, и в столе, и даже под столом! Да я эту лабораторию на карачках излазила! Господи, да если бы я знала, насколько это будет унизительно, если бы я…

– Это ради меня и тебя, солнышко, прости меня. Пойми, что это – очень и очень важно. Это залог нашего будущего. Алмазный залог.

– Бог ты мой, а нормально объяснить не можешь?

– Я объясняю, солнышко, я спешу, я очень и очень спешу, но мне нужны ее записи.

– Книга.

– Что?

– Книга. В последнее время она постоянно с собой книгу таскала. Чума просто, я уж решила, что у нее вообще крыша двинулась. Нет, ну клины-то разные бывают, но чтобы сказки читать…

– Какие сказки?

– Андерсена.

– Ханса Кристиана?

– Ну наверное. Да не знаю я! Я просто видела, что у нее в торбе эта книжка постоянно, а еще она и писала прямо в ней, я вообще тогда крепко загналась, ну прикинь сам, на фига писать в книге, если вокруг куча бумаги.

– И книга исчезла?

– Ну… да, я ее не видела. Да она у нее будет, стопудово у нее!

– Спасибо, солнышко, ты настоящий гений, я вернусь, и мы поженимся. Обещаю. У нас будет самая роскошная свадьба, какая только возможна. Я очень люблю тебя.

– Я очень любил ее. С первого дня, с первого взгляда, хотя вы, наверное, не поверите, – сказал Камелин, понурив плечи. И был прав: Ричард Иванович ему не верил, и снова, как сказано, с первого взгляда.

Шурин прибыл тем же поездом, что и Элька, и даже ехал в том же вагоне, и также, выбравшись на перрон, крутил башкой, оглядываясь брезгливо. Весь его облик выражал горе, сдержанное, интеллигентное, такое, которое не стыдно показать другим, ибо оно благородно.

Черное кашемировое пальто, шелковый шарф-кашне в коричневую и желтую клетку, кожаные перчатки и кожаный кейс с блестящей ручкой.