Готический ангел - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 61

Потянувши за ручку, ижицынский племянник открыл створки огромного шкафа и заглянул внутрь. Худая шея вытянулась, высунулась из белого воротничка, а серый шнурок, на котором до сих пор висели очочки, съехал на левое плечо.

– Сахар… фунтов пять. Какое расточительство. И мука! Вы только поглядите, в каком состоянии они продукты хранят-с! Ее ж мыши поесть могут! – шея покраснела. – Безобразие! И с Ольховским тоже! Коль уж вздумал помирать в моем-с доме, то изволил бы относиться к дядиной памяти с причитающимся почтением! Отвратительно!

– У него горячка, за слова не отвечает, – Шумский отодвинулся от шкафа, не хватало еще мукой обсыпаться или мышь увидеть. К стыду своему, Егор Емельянович мышей боялся, о чем, правда, предпочитал молчать – а то несолидно ведь.

– Я про иное! Гляньте, прогрызли-с, прогрызли мешок! Или гвоздиком сцарапнули, а мука-то сыплется. Прямые убытки от такой безалаберности… и Наталья Григорьевна хороша, совсем за прислугою не следила. Что ж до Ольховского, милостивый Егор Емельянович, то оно, конечно, верно-с, на болезнь многое списать можно было б, да только когда он дядю моего на дуэль эту мальчишескую вызывал-с, то вполне себе в здравии пребывал-с.

– И то верно.

Никанор Андреевич отряхнул ладони, обтер их полотенчиком и, вытянувши из шкафа шуфляду [2] , принялся перебирать содержимое.

– Базилик… мята… полынь? К чему она тут? Укроп сушеный, шафран… перец… какой, однако, беспорядок. Да, Егор Емельянович, хотелось бы по иному поводу словом перемолвиться. Вопрос деликатный-с, весьма деликатный-с… по поводу духовной дядиной. – Ухвативши двумя пальцами грязного вида мешочек, Никанор Андреевич осторожно поднес его к носу, понюхал, скривился и отставил в сторону. – Лимонник, дурная трава… так вот, касаемо вопроса моего-с, дядя, сколь полагаю, осознавал некоторую неоднозначность вопроса законнорожденности его с Натальей Григорьевной сына, который теперь оказался на моем попечении…

Белые костлявые пальчики ижицынского племянника шустро ворошили травы, разворачивая кулечки, щупая содержимое, отламывая, разминая, наполняя опустевшую и холодную кухню смесью резких ароматов.

– Дядя все имущество свое мальчику завещал. – На лице Никанора Андреевича не отражалось ничего, кроме крайней внимательности, как будто он был премного увлечен именно перебиранием трав и ничем иным. – Не могу не оценить поступка столь разумного, но в то же время снова возникает некоторая неоднозначность.

– Какая же? – Шумский оперся на массивный стол, словно бы разделявший кухню напополам. Стол был новый, видать, специально для дому на заказ сделанный, черное дерево блестело, кое-где, правда, блеск этот поистратился, повывелся пятнами да царапинами, ну да все одно красивая вещь. Солидная.

– А то, что Олег Савельевич, изволю заметить, юн и к решению имущественных вопросов не способен совершенно. Оставь дела управляющему, так он вмиг растратит-с. Опекунство же мое позволит избежать подобного расклада… Так хотел вот у вас совета испросить-с по поводу опекунства, на которое желаю бумаги составить, чтоб по закону-с все. Не порекомендуете ли мне человека доверенного, и чтоб со связями? Я готов за работу вознаградить, в разумных пределах-с… да, в разумных.

Он поднялся с пола, подхвативши веник, смел в кучу раскрошенные травы, собрал на совок и, отворив заслонку, высыпал в черное печное нутро.

– Не люблю, знаете ли, беспорядка-с. А что до ребенка-с, то я – человек разумный-с, как успели убедиться, подрастет – учиться отправлю… прослежу за тем, чтоб дурная дядина наследственность компенсировалась, – Никанор Андреевич ввернул напоследок незнакомое слово. – И хватка деловая у меня есть-с… так что окажите милость, поспособствуйте-с.

Ижицын С.Д. Дневник

Я счастлив. Я абсолютно счастливый человек, тянет воскликнуть: «Остановись, мгновенье!»

– Юльку? Ну знаю, а что? – Милочка попыталась надуть пузырь, а когда не вышло, выплюнула комок жевательной резинки на ладонь и прилепила под стол. – Мамашка моя говорит, что она из дому сбежала, правда, что ли?

– Правда.

– Круто! Не, ну в натуре круто, конечно, наши говорили, что Юлька с головой не дружит, но чтоб так… ва-аще!

– Вообще-то она нашлась, и сейчас пребывает в больнице, в реанимационном отделении. – Насчет реанимации Матвей приврал, но Милочке понравилось.

– Отпад! Как Машка, да? Вот круто, не, вы не думайте, что я одобряю, мамашка моя говорит, что полным психом быть надо, чтоб вены себе полосовать, но ведь отпадно же!

– Что отпадно?

А Милочка-то на мать похожа, на ту Ольгу Викторовну, которая существовала лет этак двадцать назад, в виде Оленьки или Олюшки, веселая и свободная от гнета отчества, положения и необходимости соответствовать. Круглое личико с полными щечками, губки бантиком, бровки ровными дужками, глаза чуть навыкате, отчего кажется, что Милочка чем-то постоянно удивлена, и накрученные тугими локонами волосы.

Ольга Викторовна долго не соглашалась на этот разговор, да и сама Милочка к идее беседы отнеслась без энтузиазма. Она уходить собиралась и теперь то и дело поглядывала на часы, то на те, что на стене, крупные, круглые, в блестящем корпусе, то на другие, болтавшиеся на тонком Милочкином запястье, но тоже блестящие.

– Все, – заявила Милочка, картинно забрасывая ногу на ногу, серебряные сапожки блеснули налепленными на голенище стразами. – Решиться, вот так, чтоб раз – и всех послать, иногда и мне хочется. А то зудят, зудят… будто они в жизни много понимают. Мамаша моя вон даму из себя корячит, а сама под шанелевский костюм панталоны с начесом напяливает! Нет, ну прикинь, чтоб вот сверху Шанель, а там – панталоны с начесом! И она меня жизни учит!

Милочка возмущалась искренне и громко, ласково поглаживая при этом серебристую, в цвет сапожек сумочку, на боках которой яркими стекляшками переливались стразы.

– И Юльку тоже вечно учили, только она не больно-то слушалась, а когда классуха совсем доставать начинала, то возьмет, уши плеером заткнет и тащится. А на замечания в дневнике вообще насрать, я вот так не могла, – Милочка вздохнула. – Только в последнее время она совсем психованной стала.

– И как это проявлялось? – Матвей поерзал, широкое мягкое кресло на вид выглядело куда более удобным, чем было на самом деле, но, кроме него, садиться в комнате было не на что – Милочкина кровать, полуупрятанная под грудой разноцветного шмотья, не в счет.

– Ой, ну да в глупостях всяких, я с ней заговариваю, а она вроде и не слышит, а потом отвечает невпопад и вздыхает постоянно. Да и вообще, чего прицепились, не знаю я ничего! Я, между прочим, опаздываю!

– На свидание?

– Да! А что, нельзя?! – тщательно выщипанные брови прыгнули вверх.