Райские птицы из прошлого века - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Лесина cтр.№ 18

– Я – что? – повторил Олег, слишком громко повторил.

– Тише. Вы на мне женитесь. Ничего сложного.

– Точно, – он оскалился. – Ничего сложного. Я сейчас возьму и сдам тебя. Пусть полиция свой хлеб отрабатывают. А они умеют, поверь.

Кирочка пожала плечами: однажды магазин пытались ограбить. Человек в черном пуховике ввалился перед самым закрытием. Кирочка сразу поняла, что с ним не все ладно, но ничего не успела сделать. Человек достал пистолет и начал кричать. Он требовал денег, а руки его тряслись. И пистолет прыгал, выше, ниже, как в считалочке. Досчитает и выстрелит, но куда – не угадаешь. Кирочка тогда растерялась и оцепенела. Она стояла, глядела в мутные глаза грабителя и думала, что он, наверное, наркоман, и не понимает, где находится. Он вообще ничего не понимает, и перечить ему нельзя.

И двигаться нельзя.

Дернешься – точно выстрелит.

Ей удалось-таки нажать тревожную кнопку, и грабителя взяли. Уже когда он лежал на полу, воя и плача одновременно, Кирочка испугалась. Но не за себя – за Алешеньку. Если Кирочку убьют, то с кем он останется?

Или если она умрет?

И улыбнувшись, Кирочка сказала:

– Попробуй.

Она поднялась, почти не сомневаясь, что получит свое. И странная уверенность придавала сил.

– Стой, – Олег глянул снизу вверх. – Я… я согласен.

Тамару тошнило. Муть жила внутри и подкатывала к горлу кислым комом, упиралась в сцепленные зубы и отступала. Если Тамара зубы разожмет, то муть выплеснется желтым желудочным соком.

Васька станет волноваться. Он уже весь извелся, ходит вокруг, скрипит.

Раздражает.

Он и прежде порой раздражал, но сегодня – особенно.

От Васьки пахнет валерьянкой, корвалолом и еще чем-то, как будто он вывернул на себя содержимое аптечки. И выражение лица у него виноватое, расстроенное. Но ложь… Васька маму недолюбливал.

И сама Тамара… нет, конечно, она любила. Ведь родителей положено любить, даже если они кажутся непонятными. Мама у Тамары вызывала удивление. Она всегда слишком громко говорила, слишком ярко одевалась, слишком яро отстаивала собственную правоту, отметая и тени чужих сомнений.

Мама любила Татьяну, а вторую дочь считала неудачницей.

А теперь мама умерла.

Тамаре сообщили об этом утром. Васька сказал, уже пропахший лекарствами и виноватый, заискивающий, уговаривающий не волноваться. Тамара и не волновалась – ей вредно. Просто тошнило.

Их позвали первыми. И Васька подал руку, повел, а в дверях еще и обнял. С порога же заявил:

– Моя жена беременна. Ей нельзя волноваться.

Как будто кому-то есть дело до Томкиного положения или всего остального.

– Я в полном порядке, – сказала Тамара излишне сухо. Присев, она положила руки на стол и оперлась, подалась чуть вперед, нарушая границу между собой и человеком по ту сторону стола. – Вы уже знаете, кто убил мою маму?

Человек растерялся. Люди всегда теряются, когда реальность не соответствует ожиданиям. Он вот ждал слез, готовился успокаивать, воды вон налил в стакан, бумажных салфеток заготовил. А теперь отрепетированные фразы застряли в горле.

– Я хочу знать, что вы сделали, чтобы поймать убийцу моей мамы? – Тамара спрашивала, глядя в глаза, и человек смутился.

– З-здравствуйте, – сказал он, отодвигаясь от стола. – Сидиков Иван Петрович. Оперуполномоченный местного…

– Я про маму спросила, – перебила Тамара.

– Мы работаем.

– Томочка, не нервничай. Тебе вредно.

– Мне вредно быть в одном доме с убийцей.

Томочка сцепила пальцы в замок. Не переборщить бы. Но тошнота здорово мешала думать. Токсикоз начался? Не вовремя… вся эта история совершенно не вовремя. И Тамара не желала возвращаться в этот дом. Надо настоять на том, чтобы уехать. Мамы нет. Квартира в Тамарином распоряжении. Им с Васькой хватит квартиры…

Циничные мысли. Нельзя их показывать. Люди не любят циников, не доверяют. И выдохнув сквозь сцепленные зубы, Тамара сказала:

– Извините, пожалуйста. У меня… гормоны. Совершенно не отдаю себе отчета в том, что говорю.

– Вы, главное, не волнуйтесь! Не волнуйтесь, – Иван Петрович вытащил салфетку из пачки и вытер губы. – Расскажите, пожалуйста, как все было.

Обыкновенно было. Тамара спала. Ей снились голуби, которых кормила Татьяна. И голуби эти дрались за еду, а потом, когда есть стало нечего, стали клевать руки. Татьяна же смеялась.

У нее был на редкость мерзкий смех.

– Меня Вася разбудил. Сказал, что мама… что мама… мама умерла.

И Тамара все-таки заплакала. Она не хотела плакать – это было бы неправильно. Плачут слабые. Сильные скрывают слезы и льют их лишь тогда, когда оказываются наедине с собой.

– Мама умерла… – Тамара вдруг потеряла все слова, кроме этих, бессмысленных. И повторяла, повторяла их, пока губ не коснулся стеклянный край стакана.

– Пейте, пейте, – уговаривали ее. И Тамара пила холодную воду, которая не приносила успокоения, но осаживала тошноту.

– Я… я не хотела, чтобы мама сюда ехала. А она настояла. Понимаете, этот дом, он… он как бы наследство. Ну то есть по закону мы в права вступить уже были должны, но не вступили. А тут вот я… и ситуация изменилась… и мама сказала, что надо ехать, решать с домом. Она меня не слушала! Она никого не слушала!

Васька обнял. Руки у него теплые, надежные. В них дышится легче, и Томка дышит, выдавливая из себя слезы и страхи.

– То есть вы являетесь наследниками первой очереди? Я верно понял?

– Верно, – ответил Васька. – Мария Петровна. Томка вот. Олег. И еще Алешка. Ну, Киркин сын. Его Серега признал, значит, он законно имеет долю. Правильно я сказал?

Тамара кивнула.

– Мама с самого начала хотела дом продать, а деньги поделить. Это было бы справедливо. Каждому – его доля. Кира, конечно, не против была. А вот Олег уперся. Уговаривал подождать. Мама слушала, а потом… а потом…

– То есть Олег не хотел продавать дом?

– Не хотел. Это он маму убил?

– А с чего вы так подумали?

А человечек этот не так уж и прост. Он носит клетчатый пиджак на три пуговицы и смешной лиловый галстук при желтой рубашке. Но наряд этот – оболочка. Все смотрят на рубашку, галстук и пуговицы, не замечая лица. Лицо у Ивана Петровича вытянутое, с тяжелым подбородком и покатым лбом. Узкий нос с горбинкой разделяет лицо пополам. И меткой на левой половине – родимое пятно, похожее на Австралию с детской контурной карты. Пятно это – та же ложь, а правда – в глазах. Жесткие. Умные. Колючие.