Значит, был заказ.
— И тебя не интересует, кто?
— Меня не интересуют пешки, — сказал Данил. — Назови это
самым откровенным снобизмом, но я предпочитаю иметь дело с ферзями. Или, как
минимум, с офицерами… Ну, мне пора в отель.
— А ты не думаешь…
— Не думаю, — сказал Данил. — Меня гораздо проще хлопнуть на
территории Рутении. Скандала не в пример меньше. Ракуту-то легко списать на
пресловутые бандитские разборки, никто и не удивится, а я как-никак человек
респектабельный и заметный.
…Принимая ключ от очаровательной блондинки за стойкой, он
уже знал, что дело нечисто. Нельзя требовать от смазливых блондов той же
выдержанности, что от Штирлица с папашей Мюллером. Взгляд у нее явственно
вильнул, сучий был у нее взгляд, нашкодивший…
«Ну и ладненько», — подумал Данил без особого волнения.
Боковым зрением видел Янину, с отрешенным видом стоявшую у киоска с косметикой.
Вздохнув про себя, направился к лестнице. Интересно, ч т о? Труп под столом?
Несовершеннолетняя гимназистка в порванном платьице? Бумаги
со стола министра обороны? А ведь штатский, непринужденно свернувший на ту же
лестницу, явно приклеился…
Вставим ключик, аккуратненько его повернем — ну не бомба же
под дверью, в самом-то деле…
— Стоять! Полиция!
Он ухитрился не вздрогнуть, когда из его же собственного
номера навстречу азартно кинулись двое в штатском, сгребли за руки и проворно
защелкнули наручники. Стоял, как столб, штатский с лестницы проворно вошел
следом, а за ним еще один, на вид ровесник Данила, лысоватый и неприметный, с
тем равнодушием во взоре и походке, что вырабатывается долгими годами рутинной
пахоты. А пожалуй что, ты здесь и старший, подумал Данил, под непреклонным
напором двух пар рук усаживаясь в кресло. И, пожалуй, ты еще в старые времена
набирался опыта, на партийных собраниях не одни портки протер…
— Пан Черский? — осведомился ровесник. — Это ваш номер?
— Да вроде бы, — сказал Данил. — Выглядит совсем как мой, да
и ключ подошел… Положительно, мой. В чем дело?
Лысоватый продемонстрировал удостоверение. Чертовски мило.
Контрвывяд .
Там, конечно, несколько уклончивее все сформулировано, в его
синей ксиве, но мы-то знаем, что почем…
— И вы, конечно, в состоянии присовокупить к этому
серьезному удостоверению еще и санкцию прокурора, пан подполковник? — светским
тоном осведомился Данил.
— Не торопитесь, — сказал лысоватый, значившийся в
удостоверении как подполковник Барея (что, впрочем, ни о чем еще не говорило).
— Пока что проводятся оперативные мероприятия, которые санкции прокурора не требуют.
— Он ловко выдвинул ящик стола. — Это ваш пакет?
— Впервые вижу, — пожал плечами Данил. — Когда я отсюда
уходил, ящик вообще был пуст.
— Да что вы говорите… — Он обернулся к своим:
— Приступайте.
В роли понятых выступали испуганная молоденькая горничная и
непонятный мужичок, неведомо откуда извлеченный. Первым делом им
продемонстрировали пакет и дали туда заглянуть — а вот Данилу этого со своего
места сделать не удалось, — потом штатские с большой сноровкой обшарили
однокомнатный номер, что не заняло много времени. Данил попросил закурить — не
отказали, но сунули свои, а его пачку приобщили к прочим вещичкам. Формалисты
чертовы.
Особой тревоги он не испытывал, но на душе все же было
неспокойно увлекшись, мог и переиграть, чересчур положиться на возможности
старого друга, с которым на пару охраняли заклейменных историей генсеков.
Всякие бывают случайности…
— Ну, собирайтесь, пан Черский, — распорядился Барея и,
когда Данил встал, ловко накинул ему на руки его же собственную куртку. —
Пойдемте все вместе, как старые друзья, к чему смущать мирных постояльцев
киношными зрелищами…
Они всей компанией покинули здание через парадный вход.
Данил моментально высмотрел Янину — она лениво листала яркий журнал возле
киоска и словно бы не заметила шествия.
Его усадили в цивильную машину, снабженную, правда, мощной
рацией. Ехали недолго. Остановились возле полицейского участка, где в
уединенной комнатке Данила заставили откатать пальчики, — дали потом, правда,
возможность тщательно отмыть руки. И запихнули в узенькую тесную камеру,
предварительно избавив от шнурков, ремня, часов и содержимого карманов.
Оставшись один, Данил, чтобы убить время, принялся вдумчиво
изучать узилище. Вольготно отдохнуть на привинченных к стене узеньких
деревянных нарах мог разве что мазохист. После первого, беглого изучения
временного пристанища стало ясно, что оно никоим образом не рассчитано на
господ шпионов, согласно незримой табели о рангах все же стоящих на ступеньку
выше примитивных «пияков» и «лобузов». В углу доисторическими отложениями
засохла блевотина, стены покрыты наскальной живописью на четырех языках, из
которой Данил узнал, что Баська — шлюха, Бронек — стукач, менты как были
козлами при красных, так ими и остались, а Михель из Бремена невиновен и потому
призывает кары небесные на головы польских… (Эпитет был старательно стерт,
очевидно; каким-то пьянчужкой, в котором нежданно-негаданно ожило чувство
патриотизма.) Имелась совершенно непонятная надпись на арабском, а также
картинки и декларации, несомненно, оставленные Даниловыми соотечественниками,
вряд ли слушавшими когда-либо Моцарта да вдобавок не отягощенными знанием
родной грамматики.
В коридоре временами начиналось оживление — вели пьяных,
качавших права совершенно по-российски, с той же славянской экспрессией,
какой-то типчик орал что есть мочи, что это ошибка и нож был вовсе не у него, а
у паскуды Генека, но здешние граждане начальнички, судя по звукам, верить были
не склонны, а потому в два счета утихомирили подзатыльниками. К Данилу так
никого и не подсадили, даже в глазок никто не заглядывал.
Примерно через полчаса заявился хмурый капрал, поставил
прямо на нары, благо больше некуда было, подносик с чашкой сквернейшего даже на
вид кофе и ломтем хлеба с куском ливерной колбасы.
— Это зачем? — полюбопытствовал Данил.
— Может, пан у нас задержится, — флегматично сообщил капрал
и убрался.
Детские подначки, констатировал Данил. Скучно ему на
рутинном дежурстве, надо полагать, вот и решил под видом заботы о желудке
заключенного поглазеть на шпиона. Если пан и задержится, то уж, конечно, не в
камере для алкашей…
Еще через полчасика он все же съел и выпил принесенное —
как-никак не обедал. Посидел на нарах, сколько смог выдержать, — и вновь
принялся бродить по камере.
Прошло не менее двух часов, прежде чем явился Барея. Взял у
оставшегося в коридоре капрала два обшарпанных казенных стула, протянул один
Данилу и жестом велел стражу запереть дверь. Не спеша достал сигареты,
поинтересовался:
— У вас есть претензии?
— Не могу пока сформулировать, — пожал плечами Данил.