Для него многое было ясно, но не все можно сказать этим
двум, и он, уже мало интересуясь происходящим, ради чистого поддержания игры
спросил:
— У вас никто не увольнялся с обидой? Мало ли что случается,
когда обиженный решает сделать пакость… Бывали, панове, прецеденты.
— Да нет, за полгода никого вообще не увольняли, — энергично
запротестовал Максим. — Наоборот, приняли трех человек, я ведь говорил, дело
расширяется.
Поэтому…
В дверь деликатно просунулся Волчок, нейтральным тоном
спросил:
— Данила Петрович, можно вас на минутку? Данил вышел в
широкий коридор.
Волчок отошел еще дальше, к последнему окну, непроизвольно
поправив кобуру разрешенного, то бишь зарегистрированного газовика. Не стоило
лезть на рожон, изображая одинокого волка Мак-Коя, и потому Данил собирался
отныне выходить в люди исключительно в сопровождении кого-то из боевиков.
Который, кроме всего, в случае надобности сможет послужить и свидетелем,
способным клятвенно заверить, к примеру, что Д. П. Черский вчера вечером не мог
зарезать и ограбить одинокую старушку, так как неотлучно находился в поле
зрения его, свидетеля. Кстати, и с сегодняшним визитом в квартиру Багловского все
было в порядке — аж три честных, законопослушных человека могли заверить, что в
то время гражданин Черский находился в противоположном конце города…
— Ну?
— Там, возле подъезда, начинается нехорошее оживление, —
сообщил Волчок. — За четверть часа скопилось уже с дюжину вроде бы
праздношатающихся субъектов, но на променад жильцов возле дома никак не похоже.
Не так мирные обыватели на гулянье выходят. Да и откуда им тут взяться в таком
количестве?
Гадом буду, но у парочки в руках — определенно свернутые транспарантики…
— Пойдем посмотрим, — кивнул Данил. В самом деле, никаких
таких жильцов тут просто не могло быть — старая длинная пятиэтажка, дугой
выгнувшаяся вдоль четвертушки площади Победы, года три назад пришла-таки в
аварийное состояние, была расселена, потом ее продали под частные лавочки,
сиречь офисы, с облегчением перевалив все расходы по реконструкции на плечи
самих фирмачей. И дом до сих пор являл собою чуточку сюрреалистическое зрелище:
едва ли треть обитаема — вразбивку, на разных этажах, а две трети пока что
пребывают в разных стадиях ремонта. Но, главное, квартир в доме давно уже нет,
а значит, и жильцам тут неоткуда взяться…
Подойдя к высоченному окну на лестничной площадке, Данил
поднатужился и со скрипом распахнул аркообразные створки. С соблюдением всех
предосторожностей — с них станется и запустить чем-нибудь — выглянул.
А ведь похоже… Их уже не дюжина, добрых три десятка,
торопливо подходят новые, рулончики в руках у тех троих и впрямь напоминают
свернутые транспаранты, морды соответствующие, так и просятся в то заведение,
откуда сегодня покойный капитан изъял Багловского…
К нему присоединился охранник, мужик его лет, в цивильном
костюмчике, без дурацкого камуфляжа. Вгляделся и уверенно заключил:
— Дурики. Точно вам говорю. За два месяца третий раз, опять
начнут орать насчет атома…
— Если что, звони в милицию и обскажи все как есть, — сказал
Данил. — Можешь даже немного приукрасить. У «ястребов» позавчера сержанту
прилетело кирпичом по физиономии, они с большим удовольствием реванш возьмут…
— Я сам с удовольствием реванш возьму, — пообещал охранник,
демонстрируя на ладони длинный газовый баллончик. — Они в прошлый раз моей
«копейке» стекло вынесли, как будто я на ней ядерные отходы вожу… А стоит-то —
прилично. У меня еще ручка от лопаты есть, в углу поставил…
— Э нет, орел, — сказал Данил. — Ты тут баталий не
устраивай, а то превратят тебя потом щелкоперы во врага народа и наемного
убийцу, не отмоемся… Дверь в подъезде запирается?
— Конечно.
— Вот и сходи запри.
Он вернулся в кабинет, с порога энергично сказал:
— Панове, хватит нам перетирать воду в ступе.
Все равно не сможем отыскать никакой конкретики, а
абстракции нам ни к чему, не стоит время на них тратить. Вот что еще,
напоследок… Вы везде искали?
— То есть? — оживился Тышецкий.
— Ну, все помещение вверх дном перевернули? Тут были,
насколько я помню, и какие-то кладовки, и комнатушка, где до сих пор
строительный хлам свален…
— Да нет, — сказал Максим. — В кладовках и не искали, зачем?
— На всякий случай устройте коммунистический субботник и
переверните абсолютно все, — сказал Данил. — Был у меня случай, когда уволенный
за пьянку на рабочем месте бухгалтер решил напакостить и бросил пару папок в
чулан, где уборщицы держали всякий хлам. Они там пролежали две недели, пока на
фирме все ответственные лица тихонько умом сдвигались. А нашли по чистой
случайности, когда…
Замолчал, повернув голову к двери, прислушался, досадливо
поморщился где-то совсем неподалеку звонко разлетелось стекло.
— Черт знает что, — сказал он в сердцах. — Пожалуй, и в
самом деле придется милицию вызывать. Пойдемте, чтобы развеяться, на обезьянник
полюбуемся…
Первым вышел в коридор. Оконных стекол больше не били, зато
снизу доносилось нестройное скандирование:
— Ге-ть я-дер-ную сме-рть! Ор-ша-не, ге-ть с а-то-мом!
Охранник, сгорбившись за своим столом возле лестницы,
яростно накручивал телефонный диск. Послушал, швырнул трубку:
— Вечно у них занято… — и тут же снова схватил ее с рычага.
Держась у стены, Данил выглянул. Внизу уже вовсю развернулась
стихийная демонстрация возмущенного народа — четыре длинных транспаранта на
плохо оструганных палках призывали отвести ядерную смерть от сей благодатной
земли, а распространителям таковой, сиречь фирме «РутА», предлагали немедленно
убраться за «полночный рубеж» . Десятка три индивидуумов обоего пола, задрав
головы кверху, старательно скандировали свои нехитрые речевки, в общих чертах
повторявшие надписи на плакатах. Тут же крутился юный субъект с плохонькой
видеокамерой — акула пера, надо полагать.
— Где-то у меня презерватив завалялся, — мечтательно сказал
стоявший по другую сторону окна Волчок. — Налить водой — и шваркнуть сверху…
— Не вздумай, — серьезно сказал Данил. — Вон видишь козла с
камерой?
Превратят потом твой презерватив в противотанковую гранату и
не отмоемся до…
Умолк, вытянул шею. Внизу что-то произошло, в мгновение ока
все изменилось — смолкли вопли, колыхнулись транспаранты, кто-то оседал наземь,
подламываясь в коленках. И стоявшие ближе всех к нему, словно табунок
вспугнутых воробьев, кинулись врассыпную, скандирование смолкло окончательно,
раздался дикий, пронзительный женский вопль, упавший не шевелился. Данил,
перегнувшись через широкий подоконник, рассмотрел его лицо — и только теперь
связал все происшедшее с только что слышанным в районе этажа примерно третьего
коротким треском, похожим на звук сломавшейся толстой ветки, но еще и на
одиночный пистолетный выстрел…