Шесть подозреваемых - читать онлайн книгу. Автор: Викас Сваруп cтр.№ 14

Прислуга — самый недооцененный класс на земле. Она не ждет от хозяев ни нежности, ни сострадания. Ей нужно лишь уважение. И даже не за дела — скорее за знания. Как-нибудь подойдите в шесть утра к будке «Матушки молочницы», [42] потолкайтесь в очереди; ручаюсь, вы соберете столько горячих сплетен и сведений «не для посторонних», что можно будет уже не смотреть последние новости по телевизору. Слуги все видят, все слышат, все замечают, хотя порой и напускают на себя вид равнодушных тупиц. Господа для них — все равно что герои любимой «мыльной оперы»: за кем и следить от скуки, в то время как собственная жизнь сера и однообразна? Малейший жест, на который никто из клана даже не обратит внимания, чуть уловимое дрожание голоса — и вот уже им известно все. Эти молчаливые (когда нужно) свидетели первыми в доме знают, следует ли хозяину ожидать банкротства и скоро ли его дочке придется делать аборт. От них не укрыто ни то, кто за кем увивается, ни кто на кого точит зуб.

И опасайтесь их мести. Немало насчитывается случаев, когда престарелого господина вместе с женой поутру находили зарезанными в собственной постели, причем виновным оказывался какой-нибудь повар-бихарец или охранник из Непала, доведенный хозяином до отчаяния. Я тоже потихоньку мстил обидчикам. Вот, например, господин С.П. Бхусия, любитель портить продукты, и не подозревает, что сам каждый вечер ест порченого цыпленка карри. Я от души плевал в тарелку, прежде чем подавать ее на стол. А что касается пожилого господина Бхусии, то он, при его никуда не годном вкусе и обонянии, с удовольствием поглощал овощной бульон, заправленный птичьими каплями; даже просил добавки!

Однако приятнее всего, как вы понимаете, мне показалось утереть нос господину Д.П. Бхусии. Этот прилюдно корчил из себя свирепого бульдога, ну а в постели, по словам его собственной супруги, превращался в бессильную мышь и был бесполезнее камеры, в которой нет фотопленки. Боль-то, [43] чистый импотент. Целых два месяца я встречался с его женой. Вы еще не знаете самого интересного: она мне за это даже приплачивала! Короче, покуда хозяин зашибал деньги в Гхиторни, я кувыркался в его постели с Ашей за лишнюю сотню рупий.

Тем вечером он как-то неожиданно вернулся с работы. Прямо как показывают в кино. Муж приходит домой, открывает дверь в спальню — и с отвисшей челюстью видит свою жену с другим мужчиной, хуже того — со своим собственным слугой.

— Шлюха! — взревел он, как раненый зверь.

Я пулей вылетел из кровати и бросился в смежную ванную комнату за одеждой. Послышалась шумная возня и звук пощечины. Аша тонко взвизгнула. Две минуты спустя господин Д.П. Бхусия пинком отворил дверь ванной и встал на пороге, держа в одной руке револьвер, а в другой бутылку.

— Что же, теперь разберемся с тобой, козел! — прошипел он и жестом велел мне выйти.

После чего под дулом револьвера отвел в гараж на первом этаже, загнал в угол и силой заставил выпить бутылку «Крысиной смерти номер тридцать». И вот я здесь, доживаю последние секунды. А ведь люди скажут: покончил с собой.

Я оглядываюсь вокруг, вижу стены просторного гаража, заляпанный смазкой пустой участок на полу (вечером его займет серебряная «тойота-королла» Р.П. Бхусии), горы картонных коробок в углу (там бобы и разные специи, которые С.П. Бхусия будет и дальше портить без зазрения совести), вижу стальную лестницу, деревянную полку, заставленную полупустыми пластиковыми бутылками с охлаждающей жидкостью и моторным маслом… Я стараюсь не думать о маме и Чампи.

Господин Д.П. Бхусия тревожно косится на свои часы. Я осушил бутылку двадцать минут назад. Яд уже должен был подействовать. Но вместо надвигающегося паралича у меня в животе начинает странно бурлить, как после кока-колы. Вдруг что-то поднимается к горлу. Секунда — и у меня изо рта длинной струей хлещет рвота. Прямо на белоснежную рубашку Д.П. Бхусии.

От неожиданности он даже роняет револьвер. Только этого мне и нужно. Отбрасываю ногой оружие и стремглав вылетаю из гаража.

Поразительно, что может сделать угроза смерти с обычным человеком. Я бегу, словно чемпион-олимпиец, да еще успеваю оглядываться: не мчится ли мой убийца следом.

Вот уже недалеко до святилища. Надо же, как повезло. Я сыграл со Смертью в гляделки — и она моргнула первая. Хотя, пожалуй, не стоит драматизировать. Теперь только до меня доходит. Смерть моя оказалась липовой. Как и отрава для крыс, которую господин Д.П. Бхусия наверняка приобрел в магазине у своего же братца!

Зато на моем лице сияет самая настоящая улыбка. Ворвавшись через спасительные ворота, я нахожу Чампи, сидящую на своей любимой скамейке под огненным деревом, и едва не душу в объятиях.

— Аррэ, да что с тобой? Ведешь себя словно в лотерею выиграл, — смеется она.

— Можно сказать и так. Сегодня, Чампи, я принял два очень важных решения.

— Правда?

— Во-первых, я никогда больше не пойду работать прислугой.

— А во-вторых?

— Пора возвращаться к прежнему ремеслу. Воровать мобильники. Только маме не говори.

Когда-то мне нравилось мое имя. Местные девочки от него так и таяли. «Мунна Мобильник» — это звучало куда солиднее, чем просто «Мунна» (имечко для задрипанного официантка или забулдыги-механика), в этом был некий шарм. В то время сотовый телефон означал принадлежность к высшему обществу, а теперь они есть у всех и каждого, даже у последней прачки. Разве в наши дни уважающий себя молодой человек согласится носить подобную кличку? С тем же успехом можно было стать «Водафоном» или «Эриксоном».

Кличку я заслужил четыре года назад, когда стянул свой первый мобильник. Одна очень толстая дама подкатила к святилищу на белом «опеле-астра». Она так натужно и хрипло дышала, взбираясь по лестнице, словно в тот день ее ждало еще полсотни важных дел. Такое случается. Вы очень спешите. Вам нужно срочно переговорить с вашим Богом. В рассеянности вы упускаете всякие мелочи вроде того, чтобы запереть машину. И оставляете на водительском сиденье совершенно новехонький «Сони-Эриксон Т100».

Это был первый мобильник, которого я вообще коснулся. Прежде мне доводилось воровать лишь обувь паломников, настолько наивных, чтобы бросить ее у подножия лестницы, а не сдать на хранение старой леди, берущей всего пятьдесят пайсов [44] за пару.

Честно скажу, в те дни мне особенно нечем было похвастать. На поношенных туфлях не разживешься. Разве что удалось урвать почти неношеные кроссовки — «Рибок» и «Найк». Окажись они моего размера, оставил бы для себя, а так — пришлось загнать сапожнику за одну десятую часть настоящей цены.