Пелагея опять усмехнулась.
– Эх, девка, – покачала она головой.
Я вскинула на нее глаза и призналась, что у меня нет заветного желания – одного, такого, чтобы его исполнения хотелось всем сердцем, всей душой, больше всего на свете. У меня нет великих устремлений, я не витаю в облаках и не мечтаю о несбыточном, я живу на земле, у меня нормальные желания среднего человека. Ну вот тут хотелось найти клад… Но вообще-то это чисто спортивный интерес, авантюра, а не стремление к обогащению. Сам процесс интересен, сын опять же делом занят, старики-соседи оживились, Иван Петрович меньше пьет, Ольга Николаевна бегает, как молодая, Анна Николаевна находит в себе какие-то дополнительные силы. Да, я буду рада, если мы все-таки докопаемся до дедовых сокровищ, но куда мне носить эти старинные бриллианты? Что мне делать с золотыми слитками? Я не буду особо переживать, если в ларце не окажется ничего.
– Ты найдешь много кладов, – сказала Пелагея, глядя мне прямо в глаза. – Но не сейчас…
С этими словами старуха опустила руку в глубокий карман, извлекла оттуда предмет непонятной формы и протянула мне. Я с удивлением увидела почерневший от времени кусочек дерева, по форме напоминающий овал. Что на нем было изображено, я так и не разобрала. Рисунок и какие-то буквы стерлись от времени. Образок? Талисман? Или оберег?
– Он убережет тебя, – сказала Пелагея, будто бы читая мои мысли. – Только никогда с ним не расставайся. А теперь иди и не заходи больше в мой дом. Не переступай его порог.
Старуха замолчала, снова впившись мне в глаза колючим взглядом. Словно не сама, а гонимая какой-то силой, я поднялась со стула, повернулась и пошла к двери. Я хотела попрощаться с Пелагеей, но не могла, не было сил даже повернуть голову. Я вышла на крыльцо, спустилась вниз, добралась до покосившейся калитки, выбралась на тропинку и наконец смогла вдохнуть полной грудью.
С меня спало наваждение. Она что, меня загипнотизировала? Неужели все, что она говорила… Неужели она точно знает, где искать? Но там клада мы не найдем. Найдем что-то другое. То, что дед оставил своим потомкам. Что он мог оставить?!
Я уже знала про деда Лукичева, что он был большой выдумщик. Все его потайные лестницы, рычажки, тайники, скрытые механизмы… Но завтра мы обязательно сходим туда, куда сказала Пелагея. И это только начало. Теперь я знала, что нужно делать.
В доме Марфы Ивановны тем временем шел оживленный разговор. Хозяйка уже третий раз подогревала самовар. Марфа рассказывала все, что знала про историю своей деревни и окрестных мест. Я молча пристроилась за столом и взяла чашку чая. Наши меня ни о чем не спросили, Марфа же бросила на меня беглый взгляд и вернулась к своему рассказу.
Большую его часть я уже слышала от Пелагеи. Если же соединить воедино все, что рассказали две оставшиеся жительницы Брусничного, получалось следующее.
Уваровское поместье, интересовавшее нашу компанию, располагалось неподалеку – там, где теперь стоит молодой лесок. Брусничное было одной из деревень, принадлежавших помещику Фролу Евстафьевичу. От остальных не осталось ничего. Уж чего только не было в старом помещичьем доме! Белые какое-то время отсиживались, потом красные свой штаб оборудовали, затем сельсовет был, школа. Последними в нем жили немцы, а уходя, сожгли его после себя. Горел он почти двое суток – и в результате от дома не осталось ничего… Может, где-то и есть заваленные подвалы, но сейчас, наверное, до них уже не добраться. Вскоре то место поросло травой, появились деревца, которые за более чем пятидесятилетнюю послевоенную историю успели окрепнуть и взметнуться ввысь.
Марфа Ивановна обещала хотя бы примерно показать нам границы уваровской усадьбы, но я-то знала, что там нам искать нечего, – если, конечно, всему сказанному Пелагеей Ильиничной можно верить. Правда, нельзя было снимать со счетов и усадьбу, если мы решили всерьез заняться археологией. Мало ли что могло сохраниться в той земле?
Как рассказывали старожилы, помещик Фрол Евстафьевич жил на широкую ногу, частенько к нему приезжали друзья – и из соседних деревень, и из града стольного Питера, и из Москвы. Устраивались тут охоты в соседних лесах, которые всегда были богаты дичью, пиры, за девками потом крестьянскими бегали, в общем, кутили неделями. А жена помещика, Анастасия, царство ей небесное, все мужнины грехи ходила в церковь замаливать – в ту, что на пригорке стояла. Богоугодная была женщина, только вот Бог детей ей не дал, как она считала, за грехи мужнины.
Интересовавший нас дед Лукичев бывал тут частым гостем, умер в помещичьем доме и похоронен был на местном кладбище. Как сказала мне Пелагея, именно ее бабка предсказала деду смерть на этом месте, он поверил ей и велел соорудить для себя склеп, где его прах покоится до сих пор. Склеп соединяется со склепом Уваровых, только там лежит лишь одна Анастасия, умершая через несколько месяцев после деда Лукичева. Где сгинул сам Фрол Евстафьевич, не известно никому. То ли с белыми ушел, то ли один куда подался, когда понял, что не жить ему тут так, как раньше.
Рассказы о семье Уваровых передавались в деревне из поколения в поколение. В общем-то, Фрола Евстафьевича поминали добрым словом. Широкой души был человек, гулял так гулял, пил так пил, плясал так плясал, любил так любил. Хотя законных наследников от жены Анастасии у Фрола не было, оставил он после себя немало отпрысков от крестьянских девок. Можно сказать, полдеревни Брусничное состояло в кровном родстве по отцовской линии. Но теперь в этих местах никого не осталось, разлетелись потомки по белу свету…
Могилы деда Лукичева и Анастасии Уваровой Марфа Ивановна обещала показать нам завтра с утра.
– Давно, давно их никто не прибирал… – сказала она. – Но раз вы хотите… Пусть их души на небесах порадуются, что хоть кто-то о них вспомнил.
Спать мы легли за полночь.
Глава 31
Новгородская область. 30 июля, четверг
С утра пораньше мы отправились к склепу, прихватив с собой дяди Ванин инструмент, фонарики, несколько бутылок с водой, поскольку день обещал быть жарким, и веревочную лестницу, которую мои соседи раздобыли в мое отсутствие. Полагаю, что дядя Ваня и ее купил у своих любимых ларьков – места торговли всем и вся. У меня в одном кармане штормовки, накинутой на футболку, лежал пистолет, во втором – телефон. Штормовку я надела только из-за карманов. Все-таки за пояс пистолет затыкать не хотелось, но и без него идти – тоже. Переданный бабкой Пелагеей оберег я засунула в карман джинсов.
Марфа Ивановна выделила нам небольшую лопатку, совок и пол-литровую банку – может, пригодится.
Когда мы вышли из дома, Марфа Ивановна заявила, что ей нужно на секундочку заскочить к Пелагеюшке, проведать, как та. Я, памятуя вчерашние наставления Пелагеи Ильиничны, в дом заходить отказалась, а Ольга Николаевна с Иваном Петровичем пошли познакомиться. Мы же с Сережкой остались на улице.
Через несколько минут мои соседи снова появились на улице с мрачными лицами. Только взглянув на них, я уже знала, что случилось.