Дама при нас получила заказ и отбыла трудиться. Больше всего меня поразила «арифметика» – обговаривалось точное количество любовных сцен (всего пять, две с извращениями), мордобоев (семь), выстрелов (четыре), погонь (две), трупов (десять), уродов (две штуки), призраков (три штуки), лиц нетрадиционной сексуальной ориентации (одна лесбиянка и один педик, которые в конце женятся, чтобы родить ребенка).
«Откуда они все? Какое они имеют отношение к «нашей» квартире?» – хотелось спросить мне, но я разумно промолчала. Эти люди, вероятно, посчитали бы меня идиоткой.
Затем Ксения с начальством принялись за обсуждение съемок сериала. У меня от услышанного волосы вставали дыбом. Они тоже мерили все «штуками».
– Поехали договариваться насчет квартиры, – объявила журналистка примерно через два часа, когда план мероприятий был утвержден.
Я встала слегка прибалдевшая, и мы отправились к квартире, в которой провели запомнившиеся мне на всю жизнь выходные. Вместе с нами отправился оператор, чтобы лично осмотреть место.
* * *
Ксения нажала на кнопку звонка. Он эхом отдался в квартире. К двери никто не подошел. Ксения нажала еще раз.
– Вот зараза! Значит, еще на курорте! Поехали к депутатской матери.
– Ты будешь ей звонить? – уточнила я.
– Нет, лучше нежданчиком. И где ей еще быть вечером? Дома должна сидеть.
– А похороны депутата уже были?
– Конечно. Как ты их пропустила? Столько народу собралось! А гроб какой был! Красного дерева, с резьбой, вензелями… Почему ты не пришла-то?
– А с какой стати мне там быть?
Ксения что-то подсчитывала в уме.
– А-а, вспомнила. Ты тогда в рекламе снималась. Точно. И я в запарке забыла тебе сказать. А по телевизору ты не видела?
Я покачала головой.
– Их только один раз в новостях показали, – вставил оператор. – Вас живых было смотреть интереснее.
– М-м-м… – промычала Ксения.
– А жена, то есть вдова? – не унималась я. – Ладно, мне не сообщили, но ее-то должны были вызвать с курорта? И вообще, подождать ее приезда?
– Точно. Жены не было, – задумчиво произнесла Ксения. – Странно. Вот как раз у депутатской матери и выясним, где она. Может, до сих пор в неведении?
– Но как такое может быть?!
– Просто. Свекровь хочет все прибрать себе. И еще, возможно, лишить невестку родительских прав. Депутат с рогами же по всем каналам демонстрировался. Кому приятно смотреть на сына в таком виде?
– Но есть же другие родственники. Друзья. Знакомые, – не могла успокоиться я.
– И что? Может, ее телефон не знали. Может, он у нее выключен. Может, она всех подруг растеряла после замужества. Я многих знаю, чьи подруги не смогли выдержать удачной партии бывшей голодранки.
– Но все те мужики, которые упоминались в рогах?
– А что мужики? Думаешь, кто-то из них теперь ее замуж возьмет? Как бы не так!
Я только покачала головой. Я не была знакома с женой, то есть теперь вдовой Верещагина, но мне было ее заочно жаль. Если женщина пускается во все тяжкие, как она, то в этом виноват мужчина. И если она после каждого полового акта пририсовывает мужу на фотографии рог, ей, по-моему, можно только посочувствовать. Наверное, жизнь с Верещагиным ей медом не казалась.
* * *
В подъезде, где жила мать Верещагина, был установлен домофон. Ксения представилась – и тут же была послана по известному русскому адресу. Но ее это не смутило и не остановило. Она снова набрала номер квартиры и, как только хозяйка ответила, заявила, что приехала договариваться насчет съемки за деньги.
Но ее опять послали и пообещали вызвать милицию, если не уберется.
– Значит, бабок Верещагин много оставил, – заметил оператор.
– Надо искать вдову, – сказала я. – Может, у нее родители живы? Ты выяснишь ее девичью фамилию?
Ксения пообещала выяснить, но тут дверь подъезда открылась и вышла молодая мамаша с ребенком.
– Пошли! – крикнула Ксения и первой рванула в подъезд. Мы с оператором бросились за ней.
– Ксения, а может, не стоит… – робко сказала я ей в спину.
– Если закрывают дверь – лезь в окно. Это жизненное кредо истинного журналиста, – заявила Болконская. – Иначе в нашем мире не пробьешься.
Дверь нам открыли. В предыдущий раз я видела депутатскую мать в человеческом облике, теперь же на пороге стояла настоящая ведьма. Растрепанные седые волосы были неровно затянуты полотенцем, на нас смотрели безумные глаза, у ног вертелся черный котище с рваными ушами. Где-то в глубине квартиры заливалась лаем собака. В руке хозяйка держала здоровенный нож.
Первым вниз по лестнице, забыв про лифт, рванул оператор. Я последовала за ним. Ксения все-таки решила не общаться с депутатской матерью, но в отличие от нас поехала на лифте.
– Может, ей иск впаять? – задумчиво произнесла Ксения, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Депутаты защитят мать одного из своих, – заметил оператор. – Придумают какую-нибудь презумпцию невменяемости, и ты еще окажешься виновата.
– Пошли отсюда, – сказала я, и мы расстались до завтра.
Как только я вошла в свою квартиру, зазвонил телефон. Я сняла трубку.
– Марина? – спросил знакомый голос с легким акцентом.
– Лассе? – Я, признаться, не ожидала его услышать. И телефон я ему свой не давала. Значит, он приложил усилия, чтобы его узнать? Хотя в наше время это не проблема. Ой, мы же с Ксенией оставляли наши координаты в финской молочной фирме!
Он попросил разрешения зайти в гости. Я тут же бросила взгляд в зеркало. Надо чуть-чуть обновить макияж и…
– А ты когда будешь?
– Я у твоего дома.
– Заходи, – сказала я.
В первое мгновение я его не узнала. На пороге стоял исключительно симпатичный блондин в светло-бежевом летнем костюме. На лице не было ни следа возлияний, никакой одутловатости. От него пахло одеколоном, который я помнила – в нем смешивались запахи перца и лимона. Депутатский? Или Лассе сам таким пользуется? В одной руке он держал три огромные белые розы, в другой – торт. Все это он вручил мне, так окончательно и не пришедшей в себя.
Я подвинулась с прохода. Лассе скинул модные светлые туфли, сам нашел тапочки. Я так и стояла истуканом.
Лассе разогнулся, посмотрел на меня и улыбнулся.
– Цветы нужно поставить в вазу. Где у тебя вазы?
Я кивнула в сторону большой комнаты, где проживала мама и где мы всегда накрываем стол для гостей.
Лассе отправился в комнату. Стол уже был давно сложен после последнего приема большой компании товарищей по несчастью, в котором он не участвовал. Вскоре гость вернулся с вазой, проследовал на кухню, где открыл кран.