– Картуш сегодня приедет? – повернулась Самсонова с переднего места пассажира.
– Приедет, – кивнула Маша. – Часа в три-четыре. Утром ему в офис зачем-то надо, потом заглянет ко мне.
– К трем мы, пожалуй, справимся, – сказала Марианна.
– Девки, вы уж меня простите… – вернулась к извинениям Корицкая.
– Да ладно тебе, – махнула рукой Марианна, останавливаясь у светофора на Ивановской. – Ставь будильник в кастрюлю: тогда лучше слышно.
– Правда? – удивилась Марина. – Что же ты раньше не сказала. Мне тоже надо этим воспользоваться. На тот случай, если мать почему-либо отсутствует. В летнее время, например. Ты сама в кастрюлю ставишь?
– Нет, я и так слышу, – сказала Марианна. – Правда, всегда два ставлю: на всякий случай. Вдруг один не сработает. Но, честно говоря, я обычно просыпаюсь к тому времени, как надо подниматься.
– Ну вы даете, девки, – подала голос с заднего сиденья Корицкая. – Я сегодня в десять с таким трудом голову от подушки оторвала…
– Не всем повезло в жизни так, как тебе, – заметила Самсонова.
– Хватит, – резко перебила ее Марианна.
Все замолчали и не произносили ни слова до самого дома Полины Никифоровны.
Бабка жила в однокомнатной квартире. С первым мужем развелась, потому что гулять стал. Второй умер. Детей не было, о чем она очень сожалела. Свой талант обнаружила, когда первый стал по бабам шляться. Гадала бабка классно. И на кофейной гуще, и на картах. К ней приезжали со всего города. Правда, принимала она далеко не всех. Некоторым отказывала. Не объясняла, почему.
Подруги позвонили в черную дверь на четвертом этаже пятиэтажки.
– Иду, иду, – послышалось с другой стороны. – Девочки, вы?
– Мы, Полина Никифоровна, – сказала Марианна.
– Сейчас, девочки, – повторяла бабка, открывая свои многочисленные замки.
Наконец дверь распахнулась.
Полина Никифоровна была в белой расшитой блузке, широкой свободной темной юбке, волосы были убраны под белый в мелкий горошек платок. Она широко улыбалась, излучая радушие.
– Здравствуйте, девочки мои дорогие! Не замерзли по дороге? Давайте раздевайтесь. Сейчас кофейку вам заварю.
Полина Никифоровна поцеловала всех по очереди.
– Цветешь, Марианна, – заметила она. – Никогда чего-то я тебя такой радостной не видела.
Марианна чуть-чуть смутилась, но не стала ничего уточнять. Полина Никифоровна очень внимательно посмотрела на нее и промолчала. Наверное, она сразу же усекла, что Марианна не хочет распространяться о причинах своего счастливого вида.
– А ты, Марина, – повернулась она к Самсоновой, – влюбилась, что ли? Какое-то выражение лица у тебя задумчивое.
Марианна с Машкой молчали, понимая, откуда эта задумчивость. Однако широко раскрыли рты, когда услышали ответ Самсоновой:
– Да, влюбилась.
– В кого? – вылетело у Маши.
– Есть в кого, – ответила Марина.
– Не хочешь говорить – не надо, – заметила Никифоровна.
– Подруга называется, – хмыкнула Корицкая.
Полина Никифоровна наконец повернулась к ней.
– А ты, Маша, такая, как всегда. Куча поклонников, перепрыгиваешь с одного на другого, но для сердца так никого и не нашла. Я права?
– Вы всегда правы, Полина Никифоровна.
– Пошли на кухню, девочки.
Кухонька была маленькая, метров шесть, если не меньше. Четыре женщины разместились вокруг небольшого стола, над которым висело несколько икон. «Боженькин уголок», как говорила Полина Никифоровна.
Марианна привезла Полине Никифоровне пакет с кофе, Маша – пачку французского печенья, Марина – конфет.
Бабка суетилась у плиты, заваривая кофе. Чашки с блюдцами и ложками уже давно стояли на столе. Полина Никифоровна разлила гостьям кофе, положив побольше гущи, потом до половины наполнила свою чашку. Марианна взяла печенье, девчонки с Никифоровной – по конфетке.
– Значит, как всегда, – наставляла Никифоровна. – Пьете и думаете о том, что волнует. Потом остатки выливаете на блюдце, повернув чашку к себе. Правой рукой. Поехали.
Пока пили кофе, говорили ни о чем. Никифоровна поделилась с девочками, что муж ее сестры, проживающей на Украине, очень болен. Она даже себе гадала, но покойника пока нет. Наверное, соберется к сестре на пару недель. Давно не виделись.
– Кому первой? – спросила Никифоровна, когда чашки были уже перевернуты.
Подруги переглянулись.
– Марине, – сказала Марианна. – Потом Маше. Мне можно последней.
Никифоровна встала из-за стола и отправилась за очками.
Когда вернулась назад в кухню, опустилась на свою табуретку и взяла чашку, из которой только что пила Самсонова.
Не успела Никифоровна заглянуть внутрь, как тут же подняла глаза на Марину и поинтересовалась:
– Посадили твоего, что ли? Вон, сидит за решеткой.
Марина кивнула. У нее на глаза навернулись слезы.
– Выйдет или нет? – спросила она у бабки.
– Выйдет, но не сразу, – ответила та. – Неопределенность у тебя с ним в будущем. Не могу сказать, будешь ты с ним жить или нет. Ты глаз тут еще на одного положила. Разведенный, служивый, ребенок у него есть. А он, кстати, в растерянности. В смысле этот второй мужик. Между тобой и еще двумя бабами.
Никифоровна подняла глаза на девчонок.
– Уж не вы ли это все, красотки?
– Какой у нас может быть общий знакомый служивый? – пожала плечами Марианна.
– Капитан Ухов, – догадалась Маша.
И Марианна, и Маша внимательно посмотрели на Марину. Она сразу же покраснела.
– Чего уставились? Да, капитан Ухов.
– Что за капитан? – поинтересовалась Никифоровна.
– Ведет дело Славки.
– И как он? Ничего?
– А это я у вас хочу спросить, Полина Никифоровна, – ответила Марина.
– Посмотрим по картам, что он из себя представляет.
Полина Никифоровна сообщила Марине, что с деньгами у нее без перемен, никаких крупных поступлений не намечается, капает помаленьку постоянно (она ведь деньги через день получала, в свои рабочие дни – в зависимости от выручки), никаких дорог впереди. В общем, все ровно. А с мужиками пока ничего конкретного. Что делать с твоим, придется решать самой. Но выйдет, точно выйдет. С капитаном – тоже пока неизвестно. Он сам в нерешительности.
– Вы уж, девки, поделите его как-нибудь между собой, – сказала Никифоровна.
– Да пусть Маринка его забирает, если хочет, – заявила Маша. – Нам он с потрохами не нужен.