И вот однажды отец Кия сидел на зелёном травяном берегу,
вполглаза приглядывал за удочкой и размышлял, куда бы это могла подеваться вся
рыбы в ручье. И наконец припомнил запруду, недавно построенную в низовьях.
Единственный проход оставили в той запруде, и там бывало не видно воды за
рыбой, спешившей на нерест. А уж тут как тут поджидали её сети, верши, остроги…
– Не оскудеет небось! – ответили удивлённому
старику беспечные Люди, выстроившие запруду. – Вон сколько рыбы в реке!
Теперь отец Кия досадливо косился на пустую плетёнку,
приготовленную для улова:
– Видать, оскудела! А если самую реку кто-нибудь
перегородит?..
И только сказал – отколь ни возьмись подошёл к нему малый
мальчонка:
– Здрав будь, дедушка.
И замолк, словно бы хотел о чём попросить.
– И ты гой еси, внучек, – честь честью ответил
старик. А про себя посетовал, что не вынул ни рыбки, порадовать мальца. Потом
пригляделся… рубашонка-то на нём буро-чёрная, как есть в торфяной воде
вымоченная, а с левой-то стороны водица кап да кап наземь! Пригляделся ещё – в
волосах зелёные водоросли впутались, на плечо стрекозка присела, а между
пальцев босых ног – перепоночки!..
Оробел отец Кия, понял, не простой мальчонка пожаловал, и
кто здесь кому за внучка сойдёт – это как посмотреть. Ещё дед старика у ручья
свадьбу играл, и дедов дед… А мальчонка уж за руку тянет:
– Пойдём, покажу, где рыба стоит.
И точно – привёл к заводи, к белым звёздам кувшинок в чёрной
воде, сам рядом сел, ноги в воду спустил, а траву кругом словно кто тотчас из
ведёрка облил. Закинул удочку старец и мигом натаскал полную плетёнку рыбы –
запыхался с крючка отцеплять.
– Как же отдарить тебя? – спросил он мальчонку.
Тот глянул голубыми глазами:
– А вот как, дедушка. Поедешь в город на торг, увидишь там
матёрого мужа в синих портах и синей рубахе, в синей шапке высокой. Да ты его
сразу узнаешь, то дядька мой. Ты так передай ему, дедушка: Чёрный, мол, Ручей
славному Морскому Хозяину челом бьёт, низко кланяется и просит сказать,
запрудили его запрудой, сил нет!.. Закол от берега до берега учинили!.. Рыбу
начисто вывели, и не то что кишок назад в воду не кинут – вся на берегу
протухает, от жадности ловят, что и не съесть!..
Шмыгнул носом и показал порванное плечо:
– Я там щукой плавал, у запруды-то, рыбу спасти хотел,
так они острогой меня! Передай, дедушка, Морскому Хозяину, как, мол, прикажет,
так оно и будет!..
С тем прыгнул в заводь, и встречь поднялся огромный усатый
сом – вскочил на него верхом и вмиг умчался мальчонка. А отец Кия поехал на
торг и всё выполнил, как обещал.
– Острогой, значит? – свёл брови дородный, одетый
в синее человек. – Что ж, снеси, дед, Чёрному Ручью поклон от Морского
Хозяина да скажи, пускай слёзы-то вытрет. Не было доселе никакой запруды – да и
не будет!
Ушёл, и за ним протянулась цепочка мокрых следов.
Знай погонял старик запряжённую в тележку кобылу. Вернулся
домой и немедля вышел на берег:
– Поклон тебе от Морского Хозяина, кормилец Чёрный
Ручей! Велит не горевать: не было, мол, прежде запруды – да и не будет!
В этот раз не показался ему мальчонка. Лишь выметнулась из
воды большущая щука, плеснула громко хвостом.
А ночью расходилось великое море, ринулось на берег,
вздыбилось косматыми волнами! Далеко вокруг разнёсся тяжёлый грохот прибоя –
проснулся отец Кия и рассудил было: гроза! Потом вышел во двор, увидел ясные
звёзды, начал смекать.
Пошла зыбь по реке до самых верховьев, где припадал к ней
Чёрный Ручей. Выбежали хозяева запруды, напуганные небывалым рёвом воды… и
только успели увидеть, как поднялись гневные волны и живо снесли закол,
разметали жерди, вывернули неподъёмные брёвна. Затихли и отступили, сердито
ворча.
Сказывают, у тех Людей хватило умишка: уразумели правый гнев
Морского Хозяина, повинились перед Чёрным Ручьём и не калечили его больше, не
жадничали, довольны были тем, что сети да удочки приносили. И рыбьи
внутренности всегда возвращали воде, чтобы не скудела река. Говорят ещё –
многим всё же пошла наука не впрок, повадились пакостить от Моря вдали да
бахвалиться: здесь, мол, никакому Хозяину, хоть и дядьке всех Водяных, нас не
достать. Оно, может, и так, но на второй, на третий ли год изумляются
загребущие пришлецы: а рыба-то где? Куда вся подевалась?
Где же им знать, что их Водяной нажаловался-таки Морскому
Хозяину, и тот не пустил рыбу наверх, отправил в другую реку на нерест. Вот и
сидят голодные Люди, плюют в реку со злости и сочиняют всякие небылицы: в
кости, мол, Водяной проиграл рыбу соседу… и ведь ни за что не сознаются – сами,
мол, во всём виноваты!
Речное дитя
А вот что однажды было со старой матерью Кия.
Шла она из лесу домой с полной корзинкою ягод, присела
передохнуть возле быстрой порожистой речки, возле гудящего падуна. В том падуне
скоро год назад утонула красавица девка: поскользнулась на камешке – и не
видели больше, даже рукой не взмахнула, не отыскали потом. И вот, едва
припомнила – будто из земли вырос добрый молодец, собою статный, пригожий,
только вода с него льётся и подпоясан не ремешком, водорослями какими-то. Не
успела мать Кия перепугаться, как добрый молодец бухнулся перед ней на колени:
– Выручи, матушка! Жена моя молодая рожать собралась…
– Да где ж она? – всполошилась добрая женщина.
Быстро повёл её молодец – сама не заметила, как ступила в омут за падуном, ушла
с головой. Но не задохнулась, не захлебнулась в воде, дышала, как на берегу,
столько по сторонам вместо ёлок и сосен встала колеблемая водяная трава, а
рядом закружились рыбёшки.
Вот спустились они на самое дно…
– Пришли! – сказал Водяной. Распахнул дверь. И
кого же разглядела на лавке Киева мать? Да ту самую девку-красавицу, что
утонула по осени в яром потоке. Крепко, знать, полюбил её Водяной, раз похитил,
увёл к себе под воду. А в должный срок и дитя запросилось на свет…
Старая женщина скоро успокоила молодую, стала сказывать,
какое там без неё житьё-бытьё наверху. Велела Водяному взять жену под руки и
водить посолонь, потом поворачивать с боку на бок на лавке. Наконец приняла
мальчишку, приложила к материнской груди, перетянула пупок крепкой зелёной
травинкой, обрезала раковиной – будет, как и отец, хозяином над потоком. Приговорила:
– Расти умницей!
Вынес ей обрадованный Водяной дорогие каменья и самородное
золото, намытое его рекой за века с начала Вселенной. Раскатил жемчуга,
выросшие от Перуновых молний между корявых створок жемчужниц. От всего
отказалась мать кузнеца: не ради, мол, серебра бегом бежала на помощь. Лишь
попросила:
– Пускал бы ты, батюшка, нас на ту сторону невозбранно.
Больно уж ягода хороша на том берегу, да страшненько по камешкам прыгать.