Сашка и правда очень любила прогуливаться этой якобы общеизвестной и почти всегда слишком людной местностью. Она отправилась туда, чтобы ещё раз испытать вкус детства. «Зубцы-мерлоны Кремлёвских стен…» Ах, эта музыка небесных сфер. В детстве всё имеет свой смысл. Поэтому там его никто и не ищет. Все вроде как помнят. Неповторимый недвижимый бесконечный миг между плотью и движением. Миг духа. Вне прикосновения, вне постижения.
Как в детстве, посидеть на скамеечке Александровского сада, с видом на Оружейную и Боровицкую башни. Как в детстве, прогуливаться, поглядывая на Среднюю Арсенальную.
Как в детстве…
Как жаль, что мы взрослеем.
[– Но только не ты.
– Откуда ты знаешь, ты же меня не видишь? Или ты имеешь в виду мой бытовой кретинизм?
– Тебя – не вижу. Но у меня же всё-таки аналитический склад ума, если помнишь… Так вот, повертев тебя так и эдак, я, не видя, могу с математической точностью предположить, что, отбрось ты размышления о смыслах, перестань ты вести поиск выгодных комбинаций, отбрось всё то, что претит твоей натуре, и у тебя получится.
– Что получится, Ирка?
– Всё получится.
– То есть как-нибудь утром, проснувшись, я не пойду на службу, потому что мне не захотелось. Приглашу Пятиугольникова с Боровиковым в один ресторан в одно время, потому что мне захотелось посмотреть, что из этого выйдет… Сказать директору своей конторы, что он – ничтожество, потому что он и есть ничтожество… И пойти дальше вприпрыжку, как и положено маленькой девочке? Только у маленьких девочек есть мамы и папы. А у таких взрослых тётенек, как я, уже у самих есть маленькие девочки.
– Нет. Ты опять ищешь комбинацию и ёрничаешь! Отдаться течению – это не значит сидеть на берегу реки и смотреть, как уплывают прочь окурки…
– Всё, оставь меня в покое! От таких разговоров с тобой у меня начинает ломить виски.
– Прости, Сань, прости. Это уже мой азарт виноват. У меня тоже шрам ноет, когда я – снова и снова – нарываюсь на непривычную для меня стену…]
Вокруг этих стен Сашка бродила ещё крохотулей, крепко держа деда за руку. И он рассказывал, рассказывал, рассказывал… «Княживший тогда в Москве шестнадцатилетний внук Ивана Калиты Дмитрий принял решение выстроить каменную крепость – кремль. Весной 1367 года началось возведение стен из белого камня, добывавшегося неподалёку, в селе Маячково…» Не то дед так рассказывал, не то в детстве мы так открыты, как никогда, и наша вера и жажда – уже и есть познание? Маленькой Сашке казалось, что она сама присутствует при строительстве первого Кремля, после сооружения которого Москву и стали звать «белокаменной». В детстве она присутствовала при всех бесконечных пожарах, перестройках, достройках, возведении тогда ещё боярами Романовыми каменных шатровых верхов, сооружении уже императором Петром Первым земляных бастионов – Боровицкого, Неглинного, Троицкого, Никитского и Воскресенского. При уничтожении их после войны 1812 года. А вот и 1821-й – архитектор Бове завершил обустройство Александровского сада. И 1917 год подоспел: Кремль варварски расстрелян из тяжёлых орудий. Повреждены куранты Спасской башни, пострадали шатры Никольской и Беклемишевской. «Самый человечный человек» Ленин. Квартира и кабинет в здании Сената. «Жил и работал до 1923 года» – кратко ронял дедушка, особо не живописуя, как, скажем, страшный летний пожар 1365-го, когда первый Кремль полностью сгорел, а дедушка с Сашкой, казалось, подносили вёдра с водой…
– …в тысяча сто пятьдесят шестом была построена первая крепость на Боровицком холме. Деревянная. В тысяча двести тридцать втором Москва была сожжена и разграблена ханом Батыем. В тысяча триста сороковом Иван Калита окружил Кремль мощными дубовыми стенами. Его внук – князь Дмитрий Иванович Донской – построил крепость из белого камня. Ему было всего шестнадцать лет тогда. Шестнадцать! «Пока мой мальчик хочет, чтобы я с ним ездил…» Тьфу, Серёженька, тьфу!
– Рассказывай, рассказывай, детка, не отвлекайся, это так интересно…
– Ты что, ничего этого не знаешь?! – Сашка чуть не топала ногой.
– Ну, почему же ничего? Что-то, наверное, знаю. Я же москвич и хорошо учился в школе, надо только напрячься и вспомнить. Ну, Спасская башня…
– Не напрягайся слишком, а то, не ровён час, сфинктеры расслабятся. «Ну, Спасская башня…» – дразнила Сашка. – Кто же не знает Спасскую башню и не помнит старика Крупского? Даже оленевод знает, не говоря уже об айтишнике Боровикове, затаривающем Думу кнопками, свистелками и очком для наблюдения за наблюдающими.
Сегодня Сашка, слава богам, была одна. Постояла у любимой, Кутафьей, выбивающейся из стройного ряда. Единственной, расположенной вне периметра крепостных стен. И, пройдя известную «москвичам и гостям столицы» процедуру обилечивания, через Боровицкие ворота проникла на знакомую с детства территорию. Нет-нет, во внутрь ни одного из зданий, включая храмы, она не собиралась. Так, пробежаться. Оружейная палата, Большой Кремлёвский дворец…
«Там, между прочим, есть Александровский зал, вот!»
…Грановитая палата, Золотая Царицына палата…
«Построена ещё для матери Иоанна Грозного! Правда, Золотой стала уже потом, когда светские тусовки в моду среди государынь вошли…»
…Теремной дворец…
«Ах, какие имена, какие имена! Бажен Огурцов, Антипа Константинов, Трефил Шарутин, Ларион, между прочим, Ушаков! Как их называют нынешние экскурсоводы и путеводители? «Архитекторы». Талантливые мужики. Наверняка крепостные. Или простолюдины. Хотя кто же они? Действительно архитекторы!»
…Патриаршие палаты, Потешный и Малый Николаевские дворцы, Дворец съездов… Пардон, Государственный кремлёвский дворец.
«Буэ… Как будто посреди зала русской культуры воткнули фундаментный блок! Хорошо хоть у архитектора ума хватило его не слишком выставлять и поглубже в землю врыть. «Подземный дворец съездов».
Сашка ещё раз пробежалась около своих любимцев – соборов. Среди которых признанным был Успенский. Царь-Пушка, Царь-Колокол, вежливые милиционеры и стройные ряды тёток, попами кверху ковыряющих клумбы…
«Есть в жизни вечные ценности! Камни и цветочки, например…»
Прошлась немного шумной главной Площадью. Потом до одного из хороших продуктовых магазинов…
«Лучше уж здесь!»
…купила понемногу вкусных деликатесов для старушки Юговой. А также – водку, памятуя о её «стограммовой» реплике. Бутылку вина. На всякий случай. И, немного поразмыслив, чай, кофе и конфеты. Старушки просто обязаны любить сладкое!
И нырнула в метро.
«Первый подъезд, второй этаж, третья квартира. Ефросинья Филипповна…»
Дверь оказалась, вопреки ожиданиям, вовсе не обшарпанной. Приличная дверь. Не такая, конечно, как просто Вовина, выглядящая тут, как фрак в привокзальной пельменной, но вполне себе добротная уместная дверь.