Кафедра А&Г - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Соломатина cтр.№ 30

– Ага. Жива. Но, прости, не мог отказать себе в желании изучить реакцию твоих зрачков на стресс.

– И как?

– Жить будешь. И она будет. Только желательно вам никогда друг о друге не вспоминать. Не прикасаться. Не слышать, не видеть, не встречаться, не переписываться, не перезваниваться. «Не», «не» и «не». Не только жить в разных местах, но и работать как можно дальше друг от друга. Ты – тут, а она – там. Где-нибудь там, очень далеко, скажем, к примеру, в городе Бостоне. Чтобы между вами океан. И мы – мы с тобой – ей в этом поможем. Я так надеюсь, в последний раз.

– Как я смогу работать без неё? – Алексей не был так уж непробиваемо бездушен. Но все вопросы, кроме заданного, были очевидно лишними.

– Сможешь. Она подрастила отличные кадры, да и у тебя нюх на людей. Администрирование своей морской свинке поручи, врач из неё, как из говна пуля, но щёки надувать и разносы устраивать она уже научилась с твоей подачи. Так что Ольге пока долгий, автоматически продлеваемый больничный или отпуск за свой счёт, тебя она видеть не должна, ты к ней тоже носа не суй. С мамой барышни я разберусь самостоятельно.

– Кто-то ещё знает?

– Антонина.

– Слабое звено.

– Зато на крепкой цепи. Она никому ничего не вякнет. Ну, по крайней мере, в ближайшем обозримом будущем, а зрение у меня хорошее, не беспокойся. А то вместо Ольги в дурдоме окажется. С навязчивыми идеями.

Алексей Николаевич ушёл первым. Игорь Израилевич заказал ещё двести. И некоторое время отравлял окружающее пространство вонючим дымом любимых сигарет, прикуривая одну от другой, лишь изредка грозя кулаком кому-то наверху и тыкая дулей в кого-то внизу. Sine ira et studio. [18]

Через год Ольга Андреева уехала в Штаты. Главной её головной болью к моменту отъезда стало то, что мать напрочь отказалась ехать вместе с ней. Мадам Андреева плакала, кричала, вообще была против этой затеи, уговаривала, мол, «где родился, там и пригодился». Дочь лишь горько усмехалась и рассказывала матери анекдот о дохлой птице, которая «Нэ пригодддилась!» одному эстонскому партийному деятелю с тех самых комсомольских пор, когда он её подобрал. Болела ли у Ольги душа – никому не было известно. Ни она сама, ни патронировавший её Игорь Израилевич ни словом не обмолвились о том, что случилось. Возможно, это противоречит постулатам психоанализа, предписывающим вытаскивать из человека все самые гадкие и отвратительные воспоминания и препарировать их публично, детально изучая при ярком свете. Но конкретно Ольге помогли тайна, покой и приглушённое освещение. Яркие лампы немедленно напоминали об операционной, и она чувствовала самую настоящую профессиональную ломку, известную, например, спортсменам, вынужденным по тем или иным причинам на время забросить постоянные изматывающие, но тем и манящие тренировки. Никто не знал, что творилось у неё в душе. И это было хорошо. Потому что там, в её душе, зарождалась новая Ольга. И ни в каких инвазивных методах не было необходимости, как нет в них необходимости в случае нормального эмбриогенеза. В некие таинства не стоит лезть неумелыми руками, зажав в них громоздкие инструменты. Слово порой куда более опасный инструмент, чем скальпель. Если нет крайней необходимости немедленно ургентно спасать – тут Игорь Израилевич предпочитал заточенный металл, – то лучшей терапией является молчание. Медленное, верное, постепенное молчание – чрезвычайно эффективный медикамент, особенно в сочетании с витаминами кухонной болтовни ни о чём, иммуномодуляторов хороших книг и комплексной общеукрепляющей гимнастики анекдотов, разговоров о погоде, природе и красивых тряпках.

Ольгин отъезд был целиком и полностью заслугой Игоря Израилевича. Так же, как и её восстановленное психическое здоровье. Пару месяцев после эпизода несостоявшегося самоубийства она прожила у него в квартире, в комнате старшей дочери. Никто к ней не приставал с расспросами о том, почему она, взрослая женщина, у которой есть собственная квартира и материнские апартаменты, живёт у пожилой еврейской четы. Живёт, и всё.

– Оля поживёт у нас некоторое время. – Этого единожды сказанного предложения для супруги Игоря Израилевича было более чем достаточно. Она была куда моложе его, но к настоящему моменту эта разница почти стёрлась. Она беззаветно любила его и как никто другой знала крутой нрав старика, не всегда видимый миру.

Ольгу кормили завтраками, поили на ночь рюмкой хорошего спиртного, а хозяин дома изредка громко прикрикивал, когда она надолго затихала в ванной:

– Оля! Я хочу помыться!

– Да вы же час назад мылись, когда с работы пришли! Не волнуйтесь, Игорь Израилевич, тут нет вашей бритвы, ваша драгоценная жена, наш ангел-хранитель, даже свой тупой станок для пяток забирает к вам в спальню, потому что вы так распорядились.

– Дура ты, Ольга! Я просто хочу помыться! Пачкаюсь я быстро. Вот будет тебе, сколько мне, и тоже такая будешь. Старость – такая быстро портящаяся штука, знаешь ли! Только-только был свеж, минуту спустя – воняет. Вроде только пукнуть хотел, а оказалось, что и покакал слегка заодно!

Оля заливисто хохотала в ответ, потому что сердиться на грубость слов пожилого акушера-гинеколога, прожившего очень непростую жизнь, не было никакой возможности. Да и к тому же тоном они говорились любящим. Отеческим. И даже проблемы с матерью Игорь Израилевич решил, когда та пыталась выяснить, что это за такой длительный больничный, чем это её здоровая, как, пардон, лошадь, дочь внезапно и сильно заболела? И почему это она не в больнице, не у себя дома и не под заботливым материнским крылом, а живёт у каких-то старых жидов?! После разговора с Игорем Израилевичем мама успокоилась. И даже пришла в прекрасное расположение духа. Что он там ей наговорил, неизвестно. Жаль. Наверняка психологи многое бы дали за подобный мастер-класс.

Кого и за какие концы дёргал пожилой мужчина, сам абсолютно «невыездной», непонятно. Ольга сперва вяло, под его диктовку, писала какие-то заявления в важные государственные структуры, потом ходила туда с ним, где, в указанных им же кабинетах, молча сдавала какие-то документы, в других – ставила подписи. Оказалось, что она, по троюродной бабушке по матери, «чистокровная» дщерь Сиона. Чуть позже выяснилось, что у неё и родственники в Земле обетованной имеются. Очень дальние. Игорь Израилевич был неутомим. Алексей Николаевич щедро оплачивал «счета». И наконец, получив все нужные бумаги, миновав Австрию и Израиль, Андреева оказалась в Соединённых Штатах Америки. Языкового барьера для неё не существовало, и Ольге, неожиданно для самой себя, там очень понравилось. И спустя всего лишь три года Olga Andreeva, сдав все необходимые экзамены и получив все достаточные и более того сертификаты, уже работала акушером-гинекологом в небольшой частной клинике, основным профилем которой были лечение и профилактика гиперпластических процессов и прочих предопухолевых состояний женской половой сферы. И вскоре даже вышла замуж. Оказалось, что сорокалетние женщины в Штатах, в отличие от родных просторов, старыми не считаются. Оля не вышла замуж ни за кого из потомков русских аристократических или представителей еврейских политических эмиграционных волн. Госпожа Андреева сочеталась законным браком с коренным американцем, все просматриваемые предки которого всегда жили на этом континенте. Судя по фамилии, цвету волос и штату Массачусетс, корни у него были ирландские. В одном из госпиталей города Бостона уже прекрасно освоили процедуру ЭКО, и Ольга, пройдя малоприятные манипуляции, стала матерью. С совершенно неожиданным для себя удовольствием. Муж её, к слову, был администратором одной из самых крупных родовспомогательных клиник города Бостона. Просто администратором. Профессиональным администратором, а не человеком в белом халате, совмещающим целый ряд неподъёмных, зачастую и по отдельности, функций.