Акушер-Ха! - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Соломатина cтр.№ 31

И очень вовремя, надо признать. Потому что у роженицы ЦРБ губернского города N давление повысилось до 180/100 и началась преждевременная отслойка нормально расположенной плаценты. Начмед ЦРБ губернского города N сообщил мне, что стерильных инструментов нет, нет пятого и десятого, включая операционной медсестры, и он бы и проассистировал мне сам, учитывая наличие у меня в машине биксов со стерильным бельём и операционным инструментарием, но дело в том, что аппарат ИВЛ [39] не работает, лампа в операционной не работает, саму операционную залило сантехническим дерьмом по колено и стол, вообще-то, развалился. Я получила телефонное добро от своего начальства, и девочку мухой транспортировали в нашу карету. При самом горячем участии начмеда ЦРБ губернского города N — он нёс её на руках, потому что единственная функционально пригодная каталка была занята строительным мусором. Я дала распоряжение сморщенному анестезиологу вкатить девочке один из сильнодействующих препаратов, требующий длительной процедуры списания. То ли звёзды не так стали в ту ночь, то ли в нём взыграл гонор или акушерский непрофессионализм, но он стал в позу и заявил мне, мол, будет его тут всякая пигалица поучать, что ему делать, а роженице и клофелина под язык хватит. Ещё бы. За материнскую смертность, если что, он пойдёт всего лишь как соучастник, если что. Не говоря уже о такой «мелочи», как жизнь этой девочки, бог с ним уж, с ребёнком. Немного обалдев от столь неколлегиального поведения неофита, пришедшего в монастырь Шаолинь с замашками банковского клерка начала текущего столетия, я, отключившись от пространства на короткое время, стала тыкать в кнопочки телефона, чтобы на анестезиолога воздействовала словом добрым уже наша начмед. Естественно, абонент был вне зоны действия сети. Чуть не расплакавшись, я уже собралась ещё более страшным голосом отдать приказание этому скоту от смежной специальности выполнить что следовало, но поняла, что «Летучий Голландец» замер в пространстве.

Девочка стонала на каталке.

Я сидела с телефоном, обуреваемая гневом.

Анестезиолог бурчал под нос что-то на манер: «Выучили вас на свою голову!»

Но тут двери распахнулись, и в проёме появился Капитан.

Вытащив анестезиолога за грудки в ночь, морок и грязь, он — голосом на октаву ниже штормового ветра — произнёс:

— Ты слыхал, падла, что тебе Татьяна Юрьевна сказала?!

— Да что вы себе…

— Ты слыхал, падла, что тебе Татьяна Юрьевна сказала?! Или ты, сука, сейчас вколешь этой девке чего тебе говорят, или, обещаю, от тела твоего даже числа Авогадро не останется, ты понял?! Растворишься в Нагвале, и следов элементарных частиц ни один физик не обнаружит! Это, кретин, не кардиология, это, гандон штопаный, акушерство!

Я не знаю, что меня удивило больше — Нагваль, элементарные частицы или число Авогадро… Нет. Знаю. «Татьяна Юрьевна». Олег иначе, как «Танька», «Светка», «Петька», никого никогда не называл, невзирая на лица и должности.

В многопрофильной больнице, слава богу, есть и операционное бельё и инструменты, шовный материал и вменяемые анестезиологи. Так что и с девочкой, и с её ребёнком, как это ни странно, всё закончилось хорошо. Анестезиолог накатал докладную на Капитана и меня. А главврач посоветовал ему этой докладной утереться в том сортире, куда он его сейчас окунёт, и горе-анестезиолог растворился в нигде, откуда и пришёл.

А Капитан снова стал Олегом, хамовато невзирающим на лица и с крайне ограниченным словарным запасом. Спустя некоторое время он уволился, и дальнейшая его судьба мне неизвестна. У нас осталась только прежняя шофёр Машка, но это уже совсем другая история.

Мне могла бы быть интересна судьба этой девочки из губернского города N. Вернее — её ребёнка. Но я не монах, пытающийся алгеброй поверить божественную гармонию совпадений и противопоставлений. Я, пожалуй, как Капитан, дай ему бог здоровья и долгих лет, как-то так… не задумываюсь.

Как-то зимой, когда зимы ещё были похожи на зимы и апокалипсические стихии терзали избирательно лишь страны развитого капитализма, я забеременела.

Я была молода, красива и любима, а беременность случается даже с немолодыми, некрасивыми и одинокими, так что мне сама овуляция велела. Не то чтобы я хотела плодиться и размножаться немедля, скорее напротив, потому что мне было двадцать четыре года. Я только окончила интернатуру, декрет не входил в мои планы, но человек предполагает, а Колесо Сансары крутится. Аборт я делать не собиралась. К тому же, когда я узнала, что мой организм несколько видоизменился, было уже не то чтобы поздно, но уж точно глупо что-то с ним делать. Да. Такое случается. В народе это называется «омывание плода». К тому же меня не тошнило. У меня не падало давление. Я была здорова, как мустанг, выросший в прериях. Работала, училась, курила, пила кофе с коньяком, делала жим лёжа ногами и от груди с малым весом, но часто. А потом они наконец не пошли. УЗИ показало четырнадцать недель. Я стала гораздо меньше курить, отказалась от коньяка и стала пить менее крепкий кофе, сменила железо на бассейн и стала поедать немыслимое количество оливок и маслин. Баночных, бочковых и каких угодно. Я не перестала работать и учиться и вполне спокойно чувствовала себя, наблюдая за чужим потужным периодом в родзале.

На учёт в ЖК я стала поздно. Каюсь. В двадцать пять недель. Но я сдала все анализы и всё такое прочее по месту работы. Меня осмотрела начмед и сказала, что родим, куда денемся. Первая степень сужения таза никого не смутила, потому что и с таким рожают через естественные родовые пути.

Беременность моя была не особо заметна недель до тридцати пяти. Вообще незаметна, если начистоту. У меня были накачанные ручки, стройные ножки и милый животик, ставший весьма милым. Яйцевидным таким. Торчком. Это было до чертей собачьих сексуально.

И вдруг на тридцать шестой неделе я стала опухать. Как в дурной американской комедии. Меня срочно госпитализировали. В моче был белок, давление было слегка повышенным. У меня случилось то, что ранее называлось нефропатией [40] , позже в МКБ очередного пересмотра — преэклампсией [41] , И, вероятно, и сейчас так называется. Суть не в названии. А в состоянии. На фоне прекрасного анамнеза жизни и полного отсутствия анамнеза болезни я резко подурнела. Как внешне, так и внутренне. Я стала похожа на оплывшую тётку с колхозного рынка. На ногах, ещё так недавно сводивших с ума анестезиологов, оставались белые, долго не проходящие вмятины, и это меня ужасно раздражало. Я стала пить зелёный чай литрами. А в меня стали парентерально [42] вводить всякие разноцветные чудеса фармакологии с мудрёными и не очень названиями. Озвучивать не буду. Кому надо — знают. А мнения типа «я не специалист, но уверена… читала справочник Мошковского…» и т. д. меня не интересуют.