Естественное убийство. Невиновные - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Соломатина cтр.№ 29

– Да. Остановка, понимаешь? ОСТАНОВКА! Не где-нибудь, а в акушерско-гинекологическом стационаре. Вы-то, Всеволод Алексеевич, знаете разницу между ответственностью врача за смерть хирургическую и смерть материнскую. Потому в последнем случае хоть зомби на выходе – но оживляй! Разумеется, массаж, искусственная вентиляция лёгких, дефибрилляция. Завели! Ура! Подвезли ещё плазмы, подоспели доноры, влили кровь, давление держится, но симпатомиметики [12] вводятся с большой скоростью. Мочи всё меньше… И, наконец, анурия. Родильница в коме. В глубокой коме.

– Пиздец! – вымолвил притихший Сеня.

– Ага, Семён Петрович, это он. Когда натрий в крови сто шестьдесят миллимоль на литр, ну и креатинин, мочевина, калий – соответственно, всё равно ты ничего не помнишь, ты ж бизнесмен, – это, Сеня, он! Что делаем? Срочно свистать наверх искусственную почку. Умоляю провести гемодиализ, мотивируя тем, что за материнскую смерть не только моя голова полетит, но и главврача, и так далее. На коленях буквально ползаю, минет «пурпурная дымка» по пятницам в течение десяти лет клятвенно обещаю. Но на «остром» диализе – у нас в больнице аппарат давно поломан. А «хронический» – своими страдальцами забит. И заведующий отделением гемодиализа не готов их под свою ответственность прямиком в морг перевести даже ради несравненной госпожи Соловецкой. И тут вступают трубы… Слышите?

Алёна Дмитриевна показала в тёмное небо за окном лоджии. Мужчины внимательно посмотрели туда.

– Нет, вы не слышите. Потому что через унижения, скандалы, угрозы и жалобы я выбиваю пусть не гемодиализ, но гемофильтрацию. И – спасибо, господи! – за несколько процедур мы выводим пациентку из комы. Ждём… Если не случится сепсиса, то она выживет. С головой, может, не очень будет дружить после такого, но, видимо, и прежде не очень дружила, раз дома рожала. Если не случится сепсиса – она выживет! Если не случится сепсиса – она выживет!.. Случился сепсис… Родственники гонят на больницу, на меня лично, на дежурного врача, на анестезиолога и даже на заведующего отделением гемодиализа. Гонят на всех, кроме себя. А кругом – как раз показательная шумная травля «убийц в белых халатах». Меня показательно снимают из заместителей главного врача крупной городской клинической больницы с отдельно стоящим в большом парке родильным домом – как не соответствующую занимаемой должности. Это клеймо на всю жизнь – такая формулировка. Показательно лишают высшей категории. И – спасибо богам! – хоть не сажают. Главный врач после демонстративных порицаний тихо, не показательно, пьёт со мной коньяк, жалуясь на жизнь и принося свои извинения, мол, что мог… И я понимаю – ничего и не мог. Я говорю всем «спасибо» и увольняюсь по собственному желанию. Потому как работать простым смертным врачом там, где ты уже немножко запятнал себя администрированием, – это для умных и смиренных. А я – птица сильная. Как та ворона из старого анекдота. Потому я продаю квартиру побольше, покупаю – поменьше. А на разницу приобретаю домик сильно за городом. Тем паче в Ульяновской ЦРБ вакантное место. И в начмеды туда меня берут и с первой квалификационной категорией. Впрочем, больница дышит на ладан, и её скоро закроют. Годовой бюджет всего ульяновского здравоохранения такой же, как стоимость моего… – Алёна Дмитриевна запнулась, – моего велосипеда… Ну вот, теперь вы оба всё знаете. Ничего такого необыкновенного. Я даже рада. Американцы – те вообще справедливо полагают, что раз во сколько-то там лет жизнь надо кардинально менять.

Мужчины молчали. У Всеволода Алексеевича в голове роились вопросы. Семён Петрович, как парень впечатлительный, был и вовсе придавлен. Пока он был сегодня там, где эти – с точками на лбу, и та, позже подошедшая, харизматичная вполне себе тётка, несшая не такие уж страшные, местами – забавные, а иногда – так и вовсе разумные, вроде, вещи, – ему все эти домашние роды не казались такими ужасными. И даже то, что чья-то дочка была обнаружена мужем и отцом в собственной ванне мёртвой – тоже не казалось так ужасно. А вот в кратком изложении бывшей одногруппницы, в которую когда-то был пылко влюблён, и пил с нею кофе, и дурацкие шуточки шутил, и вообще много чем и сильно привязан – все эти: «Остановка!.. Завели!.. В глубокой коме… Случился сепсис…» – приобретали зловещий личностный смысл. Сеня представил себе – иногда живое воображение скорее недостаток, чем достоинство, – как из его драгоценной Леськи, матери его четверых детей, хлещет кровь, и диаметр вытекающей струи ограничен только диаметром родовых путей и работоспособностью – пока ещё! – сердца. Ему стало жутко. Алёну, мечущуюся между родильным домом и главным корпусом ГКБ, он себе тоже очень живо представил. Ругающуюся с заведующим отделением гемодиализа, звонящую на станции переливания, главному врачу, объясняющуюся с родственниками… Вообразил себе Соколов дорогих ему женщин и очень любимых своих детей. И стало Семёну Петровичу не по себе. Это когда оно где-то там, с кем-то там, в кино-книжках, в газетах и по телевизору или у едва знакомых происходит – так это информационный повод. А когда с теми, кто дорог, с теми, кого долго знаешь, с кем крепко связан…

Сеня тряхнул головой.

Всеволод Алексеевич молча отпил из стакана. Он был куда спокойнее своего друга. Не то возраст, не то опыт, не то характер другой. Или же уже воображение стёрлось. Хотя, скорее всего, просто умение владеть собой. Всегда. И о смерти он всё знал. А может, и не было Северному никакого дела до судеб регрессивной части уже, считай, безразмерного по сегодняшним меркам человечества? И в голове у него катался туда-сюда ком вопросов, касающихся вовсе не смерти Насти Корсаковой и не неестественных в своей чересчур нарочитой «естественности» идей, а только и только Алёны Дмитриевны Соловецкой. Где муж? От кого дочь? Где, кстати, дочь? И почему она, такая болтушка, ничего действительно важного ему за целый день, проведённый вместе, так и не поведала? Даже о профессиональном её анамнезе он маленький кусочек узнаёт, уже когда она в его трусах и его майке сидит на его же лоджии. И почему он так хочет, чтобы всё это называлось «наше»?

– Что пригорюнились, мужички?! – Алёна Дмитриевна присвистнула, и взгляд её из печального стал лукавым. – Эй! Вы тут что-то сильно весёлое рассказывали.

– Да уж, – пробормотал Сеня. – Весёлое…

– Да ладно тебе! – Алёна хлопнула его по колену. – Давай, валяй дальше. У тебя отлично получается. Я всегда говорила, что ты – отменный рассказчик.

– Правда? – просиял Семён Петрович, и все зловещие видения тут же выветрились из его буйной головы.

– Правда-правда! Что дальше-то было?

– Ну, после общего собрания, где внимающей публике сообщили, что… – Семён Петрович достал из кармана помятый блокнот и, отставив стакан, зачитал: – «Естественный подход помогает установить крепчайшую эмоциональную связь с ребёнком; использование слинга помогает женщине вести активную и разнообразную жизнь…» Фуф! – оторвался Сеня от чтения. – Вот тут я бы поспорил. Насчёт активной и разнообразной жизни. Мне Георгину хватило сегодня потаскать. Не знаю уж, на сколько я похудел, но разнообразить свои передвижения, когда на тебе висит ребёнок, – это они гонят.