Еще один шпион - читать онлайн книгу. Автор: Данил Корецкий cтр.№ 70

— Чего бьете, за меня же выкуп дадут! — хотя ясно, что никакого выкупа за него не будет, это понты.

А бородатые смеются:

— И бить будем, и выкуп возьмем! А захотим — и убьем!

Однажды подняли его — сидит Амир Железный, вокруг кружком десятка два бородачей стоят, лыбятся, и здоровенный «контрабас» [38] с ноги на ногу переминается, бросает злые взгляды, брови хмурит.

— Дава-ай, да-а-авай, капитан, — улыбается Амир и бросает ножи — один контрактнику под ноги, второй — Синцову. — Кто кого зарэжет, тот и жить будет…

Вот придумал, нелюдь поганая! Чтобы русский боец своего товарища резал?! А бородатые автоматы нацелили: чуть что не так — мигом уложат… Что делать?

Вздохнул Леха, поднял глаза, осмотрелся — горы дикие, высокие, небо синее, орлы под облаками парят, красиво… А чего делать… Пусть убивают, если так…

Только «контрабас» по-другому решил. Схватил он нож и попер, как танк! Леший еле уклониться успел. Нога уже немного поджила, но подвижность не восстановилась. Он машинально наклонился, поднял нож с длинным, острым, чуть изогнутым клинком, повернулся к «контрабасу», который заходил на вторую атаку, выставил вооруженную руку, как положено. А тот приемов ножевого боя не знает: наскакивает, норовит в сердце ткнуть… Только это не фехтование, тут вместо правил поединка, вместо благородства и изящества — голый прагматизм: надо обездвижить врага, обескровить, а потом добить. Секанул Леха противника по руке, брызнула струей кровь, нож выпал… Тот нагнулся, подобрал, снова вперед бросился, теперь Леха его ногу поранил, потом вторую руку… Короче, побледнел «контрабас», уронил свое оружие и сам рядом повалился.

Хрипит, кровь из ран хлещет… А в синем небе орлы парят, клекочут что-то на своем языке, рассматривают людей внизу…

— Маладец! — закричали бородатые. — Дабэй его! Дарэжь!

Синцов бросил нож под ноги, сплюнул. Теперь, думает, точно убьют!

Они поорали, под ноги постреляли и действительно бы убили, но Амир махнул рукой.

— Нэ надо пока, — гортанно сказал он. Синцов заметил, что иногда Железный говорит по-русски чисто и без акцента, а иногда — так, как и большинство живущих в горах его соотечественников. — Посадите его в «газырь». Или выкупят, или обменяем, или сдохнет…

«Контрабаса» дострелили, а капитана Синцова повели в «газырь» определять. Там, на краю плато, много ям было, он подумал сперва, для мусора или что-то вроде отхожих мест. Оказалось, это ямы-«гнилушки», или «газыри», как сами чечены называли. В каждой яме — по трупу. Или почти трупу. Узкие ямы и глубокие, там человек повернуться сможет, только если руки выкорябает вверх. И вылезти никак — земля мокрая, скользкая, что-то вроде плотного ила, сколько ни крутись червем, толку ноль, только глубже увязаешь. Хотя некоторых они вниз головой заталкивали, тем уже крутись не крутись, все одно, так и умирали.

Вот из одной такой ямы «духи» достали на веревке что-то полусгнившее, а Леху на освободившееся место скинули и прикладами сверху утрамбовали, чтобы съехал глубже. Нора, не яма. Он провалился метра на два с половиной, может на три. Там еще глубже было, но он ногами зацепился, притормозил. Выдержал так пару часов, потом все равно вниз рухнул. Слизь, тряпки какие-то гнилые, вонь такая, чуть желудок не выпрыгнул наружу.

И все. Так он и сидел неизвестно сколько — неделю, месяц, два месяца. Думал, что умер давно, а все это ему только грезится. Наверное, сходил с ума, мультики смотрел, как наяву… страшные мультики, таких на самом деле не бывает. Но потом опять наступало утро, оно для него обозначалось рваной белой дыркой над головой, которая была как обычная белая бумага, даже не белая, а серая скорее, и света она не давала нисколько. Он ел что-то, что падало иногда в яму, живность всякая… сейчас даже вспомнить не может, что именно. Не хочет. И был еще такой момент, как в одном рассказе Эдгара По… Дожди шли часто, и вода скапливалась на дне — вернее, она там всегда была, никуда не уходила, а только прибывала. Каждый день ее уровень хоть немного, но поднимался, это был тот самый маятник, который отсчитывал Лехины часы и минуты, вот непонятно было только, к лучшему это или наоборот. Смерть, конечно, разом бы все прекратила, и Леха хотел умереть, да. Но только не так.

Его доставали несколько раз наружу — бросали в яму веревку с крюками, он сам должен был схватиться. Это когда пикап приезжал с новой добычей. Первый раз он Кирдыча своего видел, тот тоже в каком-то «газыре» отсиживался, его вместе с Лехой заставляли смотреть, как убивают русских. Потом Кирдыч больше не показывался.

Привозили не только солдат, гражданские тоже были. Убивали по-разному, иногда просто пуля, иногда нет. Часто это делал сам Амир — ему почему-то было важно засветиться перед камерой. Однажды мужика привезли в гражданском, с ним двое мальчишек чуть старше десяти лет. Тоже русские вроде. Леха не знал, в чем они так уж провинились — Амир орал на них долго, не понять что. Пеной плевался. Потом пристрелил пацанов из пистолета. Это чтобы мужик видел. А уже после размозжил ему голову прикладом от винтовки. На камеру это, конечно, никто не снимал…

Леха заставлял себя думать, рассуждать о чем-то. Разговаривал сам с собой. На самом деле он никакой там не патологический неудачник, если задуматься. В России каждый год разводится около полумиллиона пар, случается что-то около 150 тысяч аварий, в которых гибнет порядка 20 тысяч человек… Уже легче, да. На самом деле никаких цифр Леха, конечно, не знал, никогда этим не интересовался. Просто представлял, будто в газете вычитал, чтобы хоть как-то занять свой ум. Зато он видел статистику по Объединенной группировке войск, это уже реальные цифры — 1200 солдат пропали без вести за время чеченской кампании. Кто-то из них, наверное, дезертировал… ну, от силы 100 человек. А остальные, как и он, попали в плен. Он, Леха Синцов, просто один из тысячи, вот так. Это много на самом деле. Батальон. Даже полк. Сила! Тысяча!..

И про войну тоже думал. Про «духов», про чеченцев этих. Никакой ненависти к ним Леха не испытывал раньше. Ну, как к народу. Были и среди «духов» достойные люди, чего там говорить. В свою очередь, и среди наших попадались подонки. По всякому бывало. Вон, взять блокпост под Шатоем, где 2-й томилинский взвод два месяца оттрубил — чечены там никогда западла не устраивали. Почему? Да потому что поборов никогда никаких там не делалось, Томилин прибил бы за это любого. Пустых придирок, хамства не было тоже. Ребята просто делали свою работу и вели себя адекватно. Ну и «духи» как бы платили той же монетой…

А на поле боя — там другое дело, никаких поблажек, война есть война. Разве только во время переговоров в формате, как говорится, «300–200». Это чтобы раненых и убитых забрать с вражеских позиций, пока первых не покрошило, а вторые не разложились. Здесь уже слово человека много стоит, на честность игра идет. Бывало так, что «духи», распалившись, стреляли в наших переговорщиков, в безоружных стреляли. Бывало, что и наши стреляли… Это война, говорил себе Леха, война. На войне стреляют. Но ведь помимо солдат на этой войне есть еще и такие Амиры. Им не то что убивать нравится — мучить. Издеваться. Головы отрезать, животы вспарывать. Нравится зверство, запрещенное международными законами и правилами ведения войны. «Здесь уже война не в счет, — думал Леха. — Здесь патология какая-то…»