Беата села напротив Софии. Попыталась поймать ее взгляд, устремленный на прядку волос.
— Ты уверена, что нам не стоит говорить наедине, София?
— А зачем? — спросила та вызывающим тоном, каким раздраженные подростки с поразительным успехом добиваются своего — раздражения собеседника.
— Это весьма и весьма личные вещи, София.
— Она же моя мама, дамочка!
— Ладно, — сказала Беата. — Ты делала аборт?
София оцепенела. Лицо исказила гримаса ярости и боли.
— Ты о чем? — коротко бросила она, но не сумела скрыть изумление в голосе.
— Кто отец? — продолжала Беата.
София по-прежнему расправляла несуществующие волоски. Госпожа Михолеч стояла открыв рот.
— Секс был добровольный? Или он тебя изнасиловал?
— Что вы такое говорите? Как вы смеете?! — воскликнула мать. — Она же совсем ребенок, а вы говорите так, будто она… шлюха.
— Ваша дочь была беременна, госпожа Михолеч. Я лишь хочу выяснить, не связано ли это с делом об убийстве, над которым мы работаем.
Нижняя челюсть у матери словно бы вывихнулась из суставов и совсем отвисла. Беата наклонилась к Софии:
— Это был Роберт Карлсен, София? Да?
Она видела, как губы у Софии задрожали.
Мать поднялась со стула.
— О чем она говорит, София? Скажи, что это неправда!
София уткнулась лицом в стол, закрыла руками голову.
— София! — воскликнула мать.
— Да, — сквозь слезы прошептала девушка. — Он. Роберт Карлсен. Я не думала… даже не предполагала, что он… такой.
Беата встала. София всхлипывала, а мать выглядела так, будто ее ударили. Сама Беата чувствовала лишь оцепенение.
— Убийцу Роберта Карлсена сегодня ночью обезвредили, — сказала она. — Отряд быстрого реагирования застрелил его на контейнерном складе. Он мертв. — Она ожидала реакции, но тщетно. — Я ухожу.
Никто ее не слышал, и она в одиночестве прошла к выходу.
Он стоял у окна, смотрел на волнистый белый ландшафт. Будто замерзшее молочное море. Тут и там на верхушках волн виднелись дома и красные сараи. А над всем этим висело низкое усталое солнце.
— They are not coming back,
[49]
— сказал он. — Уехали. А может, их тут и не было? Может, ты врала?
— Они были здесь, — ответила Мартина, снимая с плиты кастрюлю. — Когда мы вошли, здесь было тепло, и ты сам видел следы в снегу. Наверно, что-то произошло. Садись, все готово.
Он положил пистолет рядом с тарелкой, принялся за рагу. Банки такие же, как в квартире Харри Холе. На подоконнике стоял старенький синий транзистор. Понятная поп-музыка вперемежку с непонятной речью. Как раз сейчас доносилась мелодия, которую он когда-то слышал в кино, а мама играла ее на пианино, что стояло у окна, «единственного с видом на Дунай», как обычно говорил отец, поддразнивая мать. А если она обижалась, он всегда гасил ссору вопросом, как такая интеллигентная и красивая женщина могла выбрать в мужья такого, как он.
— У тебя с Харри роман? — спросил он.
Мартина покачала головой.
— Тогда почему ты пришла с билетом на концерт к нему домой?
Она не ответила.
Он улыбнулся:
— По-моему, ты в него влюблена.
Она показала на него вилкой, словно хотела сделать какое-то замечание, но раздумала, сказала только:
— А как насчет тебя? Дома у тебя есть девушка?
Он покачал головой, отпил воды из стакана.
— Почему? Занят чересчур?
Он прыснул, забрызгав водой весь стол. Нервы на пределе. Потому и не сдержал смех. Мартина тоже засмеялась.
— Или ты голубой? — Она утерла слезы, от смеха навернувшиеся на глаза. — Может, у тебя дома друг?
Он захохотал еще громче. И смеялся еще долго после того, как она умолкла.
Мартина подложила себе и ему еще рагу.
— Раз он тебе так нравится, возьми вот это. — Он бросил ей фотографию, которую вытащил у Харри из рамы зеркала: темноволосая женщина и мальчик. Мартина взяла снимок, долго смотрела на него.
— Веселый на вид, — сказала она.
— Наверно, жилось ему хорошо. Тогда.
— Наверно.
Сероватый сумрак сочился в окна, заполняя комнату.
— Может, ему снова будет хорошо, — тихо обронила Мартина.
— Думаешь, это возможно?
— Чтобы снова стало хорошо? Разумеется.
Он взглянул на транзистор у нее за спиной.
— Почему ты мне помогаешь?
— Я ведь уже сказала. Харри не стал бы тебе помогать и…
— Не верю я тебе. Тут наверняка что-то еще.
Она пожала плечами.
— Можешь объяснить мне, что тут написано? — Он развернул и подал ей бланк, найденный на столике у Харри.
Мартина читала, а он рассматривал фото в удостоверении Харри, которое прихватил на квартире. Полицейский смотрел поверх объектива, и он сообразил, что смотрел Харри на фотографа, и подумал, что, пожалуй, это кое-что говорит о человеке на снимке.
— Это разрешение на какой-то «смит-вессон тридцать восемь», — сказала Мартина. — Ему предписано получить его на складе полицейского управления, представив данное подписанное разрешение.
Он медленно кивнул.
— И подпись там есть, да?
— Да. Подписал… э-э… комиссар полиции Гуннар Хаген.
— Иными словами, Харри оружие не получал. А значит, он неопасен. Более того, совершенно беззащитен.
Мартина заморгала глазами.
— О чем ты сейчас думаешь?
Глава 26
Воскресенье, 20 декабря. Фокус
На Гётеборггата зажглись фонари.
— О'кей, — сказал Харри Беате. — Значит, Халворсен припарковал машину именно здесь?
— Да.
— Они вышли. И Станкич напал на них. Сперва выстрелил в Юна, который успел вбежать в подъезд. А потом бросился к Халворсену, который спешил к машине за оружием.
— Да. Халворсена нашли рядом с машиной. В карманах пальто и брюк, а также за поясом брюк Халворсена мы обнаружили следы крови. Не его, а, по-видимому, Станкича, который его обыскал. И забрал бумажник и мобильный телефон.
Харри хмыкнул, потер подбородок:
— Почему он не застрелил Халворсена? Почему схватился за нож? Не затем же, чтобы избежать шума, он ведь уже перебудил всю округу, выстрелив в Юна.