— How are you?
[55]
— спросил женский голос на безупречном английском.
— Сносно, — ответил Харри. — Вы получили?..
— Да, получила.
Он глубоко вздохнул.
— Это он?
— Да, — со вздохом отозвалась она.
— Вы совершенно уверены? В смысле, не очень-то легко опознать человека по…
— Харри?
— Да?
— I'm quite sure.
Харри догадывался, учительница английского могла бы объяснить ему, что, хотя это «quite sure» буквально переводится как «довольно уверена», в данном контексте оно означает «совершенно уверена».
— Спасибо, — сказал он, заканчивая разговор. И в глубине души надеясь, что она права. Потому что сейчас начнется.
И действительно началось.
Когда он включил дворники, которые принялись разметать в стороны растаявший иней, телефон снова зазвонил.
— Харри Холе.
— Это Михолеч, мать Софии. Вы сказали, что я могу позвонить, если…
— Да?
— Кое-что случилось. С Софией.
Глава 30
Вторник, 22 декабря. Молчание
Самый короткий день в году.
Так написано на первой полосе «Афтенпостен», которая лежала перед Харри на столе в приемной травмопункта на Стургата. Он взглянул на стенные часы. И только потом вспомнил, что на руке наконец-то вновь есть часы.
— Сейчас доктор вас примет, Холе! — окликнула женщина из окошка, которой он изложил свое дело: ему необходимо поговорить с врачом, а именно с тем, кто несколько часов назад принимал Софию Михолеч и ее отца. — Третья дверь справа по коридору!
Харри встал, прошел мимо молчаливых пациентов.
Третья дверь справа. Случай, конечно, мог бы направить Софию во вторую дверь справа. Или в третью слева. Но нет, оказалась третья справа.
— Привет, я так и понял, что это вы, — улыбнулся Матиас Лунн-Хельгесен, вставая и протягивая руку. — Чем могу помочь на сей раз?
— Дело касается пациентки, которая побывала у вас сегодня утром. София Михолеч.
— Ну что ж. Садитесь, Харри.
Харри не стал обращать внимание на дружеский тон собеседника, сам он не желал поддерживать этот тон, не из гордости, а просто потому, что оба будут испытывать лишь неловкость.
— Мне позвонила мать Софии и сказала, что проснулась утром от плача Софии. Она пошла в комнату к дочери и нашла Софию в синяках и в крови. Дочь сказала, что гуляла с подругами, а по дороге домой поскользнулась на льду, упала и расшиблась. Мать разбудила отца, и он повез дочку сюда.
— Возможно, так и было, — сказал Матиас. Он сидел облокотившись на стол, словно выказывая искренний интерес.
— Но мать считает, что София лжет. Когда отец с дочерью уехали, она осмотрела постель. Кровь была не только на подушке. Но и на простыне. «Внизу», как она выразилась.
Матиас хмыкнул. И этот звук выражал не подтверждение и не отрицание, они специально отрабатывают его на занятиях по психотерапии. Интонация в конце повышается, как бы предлагая пациенту продолжать. Именно с такой интонацией хмыкнул и Матиас.
— Сейчас София заперлась в своей комнате. Плачет, но говорить отказывается. И, по словам матери, от нее ничего не добьешься. Мать звонила ее подругам. Ни одна из них Софию вчера не видела.
— Понятно. — Матиас потер переносицу. — И вы хотите, чтобы я ради вас нарушил врачебную тайну?
— Нет, — сказал Харри.
— Нет?
— Не ради меня. Ради них. Ради Софии и ее родителей. И ради других, кого он уже мог изнасиловать или собирается изнасиловать.
— Сильно сказано! — Матиас улыбнулся, но улыбка погасла, оставшись без ответа. Он кашлянул. — Как вы понимаете, Харри, я должен подумать.
— Ее изнасиловали сегодня ночью или нет?
Матиас вздохнул:
— Харри, врачебная тайна…
— Я знаю, что такое врачебная тайна, — перебил Харри. — Я тоже обязан хранить служебную тайну. И если прошу вас в данном случае нарушить ее, то вовсе не потому, что отношусь к этому несерьезно, а потому, что совершено тяжкое преступление и есть опасность, что оно повторится. Если вы доверитесь мне и моей оценке, буду вам очень признателен. Если нет, живите с этим как можете.
Сколько раз ему приходилось твердить это в подобных ситуациях, думал Харри.
Матиас моргнул, открыл рот.
— Достаточно кивнуть или покачать головой, — сказал Харри.
Матиас Лунн-Хельгесен кивнул.
Подействовало.
— Спасибо. — Харри встал. — Как у вас с Ракелыо и Олегом? Все хорошо?
Матиас Лунн-Хельгесен снова кивнул и чуть заметно улыбнулся в ответ. Харри наклонился, положил руку ему на плечо:
— Счастливого Рождества, Матиас.
Последнее, что Харри увидел уходя, было: Матиас Лунн-Хельгесен поник на стуле, словно побитый.
Свет догорающего дня пробивался сквозь оранжевые облака над елями и крышами домов на западной окраине самого большого норвежского кладбища. Харри прошагал мимо памятника югославам, павшим на войне, мимо участка рабочей партии, надгробий премьер-министров Эйнара Герхардсена и Трюгве Браттели к участку Армии спасения. Как и ожидал, Софию он нашел у самой свежей могилы. Закутанная в просторную куртку-дутик, она сидела прямо на снегу.
— Здравствуй, — сказал Харри, садясь рядом.
Он закурил и выпустил сизое облачко дыма навстречу ледяному ветру, который тотчас унес его прочь.
— Твоя мама сказала только, что ты ушла и взяла с собой цветы, купленные отцом. Так что догадаться было несложно.
София молчала.
— Роберт был хорошим другом, верно? Ты могла довериться ему. Поговорить с ним. Он не насильник.
— Это сделал Роберт, — едва слышно прошептала девушка.
— Твои цветы лежат на могиле Роберта, София. Я думаю, тебя изнасиловал кто-то другой. И сегодня ночью это случилось снова. Наверно, он вообще делал это не раз.
— Оставьте меня в покое! — выкрикнула она и встала.
Держа в одной руке сигарету, Харри другой рукой схватил ее за плечо и резко дернул вниз, усадил на снег.
— Тот, кто лежит здесь, мертв, София. А ты жива. Слышишь? Ты жива. И если думаешь жить дальше, нам сейчас необходимо схватить его. Чтобы положить этому конец. Посмотри на меня. Посмотри на меня, говорю!
София вздрогнула от внезапного окрика и машинально посмотрела на него.
— Я знаю, тебе страшно, София. Но даю слово, я его поймаю. Непременно. Клянусь.